Кир Булычев - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33
Павлыш отправился к Гражине. Теперь он не робел перед ее дверью. Теперь они уже никогда не будут чужими. Какой бы ни была их дальнейшая жизнь — она общая, одна. — Ну и что там? Чем кончилось? — спросила Гражина. Перед ней лежала открытая книжка в синем переплете. — Я веду дневник, — пояснила Гражина, заметив, что Павлыш смотрит на книжку. — Капитан-1 советовал отложить решение еще на один день. — Из-за Армине? — Конечно. И из-за того, чтобы некоторые получили возможность подумать еще. И сказал, что те, у кого сомнения, пускай приходят прямо к нему. Бывает, когда вокруг люди, труднее сказать что думаешь. — И что? Павлыш оглядывал маленькую каюту. Здесь Гражина жила уже год. Ни одной картинки, ни одного украшения. Только маленькая фотография красивой женщины. Наверное, матери. Может, уже собралась и готовилась улететь? — Я уже собралась, — ответила на его мысль Гражина. — А вообще я большая аккуратистка. Что решили? — Единогласно. Решили — значит, решили. И послали гравиграмму. — Которая не дойдет. — Может, и не дойдет. А может, дойдет. Ведь не это важно. — «Антей» продолжает полет? — Да. А как Армине? — Она ушла к себе. — Она не хочет лететь? — Она полетит, как все, — сказала Гражина. — Она понимает, что ее желание не может стать на пути желаний всех нас. И всех тех, кто остался дома. Это и есть демократия. Павлыш стоял в дверях, Гражина не пригласила его сесть. — Мне трудно спорить, — произнес Павлыш. — Я не знаю, как спорить. Но, может, ей очень нужно домой? — Что такое — очень нужно? Больше, чем тебе? Больше, чем мне? — Каждый понимает это по-своему. И я сомневаюсь, имеем ли мы право, даже если нас больше, навязывать волю другому. — Глупые и пустые слова! — Гражина буквально взорвалась. — Если все единогласны, прогресса быть не может! Чаще всего в истории человечества меньшинство навязывало свою волю большинству. И еще как навязывало. А непокорных — к стенке! Читал об этом? — Это не имеет к нам отношения. Павлыш понял, что у Гражины глаза пантеры. Это не значит, что Павлыш видел много пантер на своем веку и заглядывал к ним в глаза. Но такие вот светлые холодные зеленые глаза должны быть у пантеры. Наверное, смотреть в них боязно. Но парадокс влюбленности как раз в том, что явления, в обычной жизни вызывающие протест, в объекте любви пленяют. Любовь кончается тогда, когда человек начинает тебя раздражать. Мелочами, деталями, голосом, жестами. А Павлыш подумал: какие красивые глаза у пантер. — К счастью, не имеет, — согласилась Гражина. — Но к нам имеет отношение принцип демократии. Армине не сказала против. — Но она подумала? — Она влюблена. И тот мальчик ждет ее. — Гражина отмахнулась от той, чужой влюбленности. Даже в слове «мальчик» звучало презрение. — Я думал, что Армине — твоя подруга. — Она моя подруга. И для нее я сделаю все, что в силах человека. Но я всегда говорю правду. И если бы даже три, четыре человека высказались за то, чтобы вернуться, я бы кричала, дралась, доказывала, что мы должны лететь дальше. Потому что тех, кто думает правильно, — большинство. — Не знаю, — вздохнул Павлыш. — Ты никогда не станешь великим человеком. Ты не умеешь принимать решений. — Я не хочу стать великим человеком. — Жалко. Ты и сейчас втайне надеешься, что связь восстановится и ты вернешься в срок. Ты перепуган, но тебе стыдно в этом признаться. Я тебе нравлюсь, и ты даже придумал романтическую историю о том, как мы с тобой поженимся и будем вечерами смотреть на звезды во Внешнем саду. А на самом деле ты очень хочешь домой. — Хорошо, что ты не капитан. Ты бы всегда принимала решения за других. — Именно для этого и назначают капитанов. Я могу понять положение на «Антее». Здесь сразу два капитана, здесь необычная ситуация, не предусмотренная ни в одном справочнике. Ни одно из решений не грозит немедленной опасностью кораблю и экипажу. И капитаны, обыкновенные люди, растерялись. — Я этого не почувствовал. — Я знаю одного мужчину. Он уже третий год не может принять решения — он измучил и меня и другую женщину, а больше всех себя. Это трусость и глупость. Прими он решение сразу — три недели бы кое-кто помучился, а потом бы все вздохнули с облегчением. Люди, не способные принять решение, — преступники. Ты не согласен? Павлыш понял, что его ответа не требуется. И потому сказал: — Ты была отличницей? — Это не так сложно, Слава. Нужно только вовремя делать уроки. Не откладывать их на завтра. — А дневник ведешь каждый день? — Разумеется. К счастью, в твоем голосе звучит разочарование. Ты создал себе образ красавицы — за неимением других. Выстроил меня в воображении такой, какой тебе хотелось представить свою возлюбленную. А я отказываюсь играть по твоим правилам. И ты разочарован. Вторая неожиданность за двое суток… — Хватит, я тебе не верю. Когда человек уверен, ему не надо кричать и злиться. — Уходи, — сказала Гражина. — Уходи, чтобы я тебя больше не видела! Ты жалок! Павлыш пожал плечами. Он не обиделся. Он понимал, что Гражина разговаривала сейчас не с ним, а с тем, кто остался на Земле. Какой удивительный человечек — Гражина… Павлыш перекатывал во рту это слово, как горошинку, — гражина, гражинка… Он тихо закрыл за собой дверь. «Проблемы, — подумал он, — проблемы… У всех проблемы, а корабль летит к звезде. И совершенно не понятно, что и когда важнее…» Все же важнее, чтобы летел корабль.
21Ночь на корабле, который всегда летит в вечной ночи. Ты — часть громадного мира, каким бы ничтожным он ни казался в пространстве. Чуть светят огни в коридорах, чуть ниже температура воздуха, чуть поскрипывает под ногами упругий пластик пола — днем он молчит. Люди, встретившиеся ночью в коридоре, говорят вполголоса, хотя услышать голоса из каюты нельзя. Павлышу, как и в прошлую ночь, не хотелось спать. Честь космонавту, который всегда спит вовремя, — это первое правило. Павлыш его нарушил уже дважды. Он остановился у двери Армине. Он не хотел входить. Он представил себе, как Армине заснула, наплакавшись. Если Гражина права, то ведь страшно представить себе возвращение к любимому через четверть века. Даже если он будет верен и будет ждать — это уже не тот человек. Может, лучше, чтобы он не ждал? Из каюты пробивался свет. Павлыш понял, что дверь закрыта неплотно. — Армине, — тихо позвал он, приложив губы к щели. Если она не спит, он войдет. Потому что сейчас она куда ближе и понятнее ему, чем стальная Гражина. Хоть Павлыш и не до конца верил в непоколебимость и самоуверенность Гражины. У каждого своя маска. Армине — человек без маски. Нечаянно, а может, и нет, он толкнул дверь, и она открылась. Каюта была пуста. Кровать смята. Он не стал заходить, это было как подглядывать. Он вдруг подумал, что Армине сейчас — у Внешнего сада, у бассейна. Там видишь лес и воду. Там одиночество не столь безлико. И нельзя его нарушать. А может, надо нарушить? Павлыш прикрыл дверь и пошел по коридору дальше. Он очень удивился, увидев, что из навигационной появился капитан-2, высокий, смуглый человек, будто только что спустившийся с высокой горы и обожженный тем, высокогорным солнцем. — Не спится? — спросил он. — Сейчас пойду спать, — сказал Павлыш. — Спите. Вам с утра на вахту. Сейчас от вашего внимания, от точности работы многое может зависеть. Павлышу не хотелось бы, чтобы капитан стал узнавать, какое у него настроение или как он себя чувствует. Капитан, к счастью, ничего не спросил. Они стояли, как люди, столкнувшиеся на улице после долгой разлуки, которым неловко расставаться, но нечего друг другу сказать. — Если хотите, — добавил вдруг капитан-2, - я вам завтра покажу портреты моих сыновей. Одному шесть, другому девять. Крепкие ребята. Показать? — Спасибо. — Ну ладно, спокойной ночи. И капитан-2 беззвучно пошел по коридору к своей каюте. А Павлыш двинулся дальше, к Внешнему саду.
