Мария Галина - Берег ночью
Он стоял на крыльце, закатав рукава своего балахона — руки у него по локоть были испачканы чем — то темным.
— Люк! — окликнул он, — помоги мне умыться.
Я зачерпнул ковшом воду из бадьи и он начал отмывать руки.
На это ушло какое — то время — что бы там ни было, копоть или кровь, но она уже засохла.
— Тяжелый день сегодня выдался, — сказал он устало, — и завтра будет не легче. Несчастные — они не скоро придут в себя.
— Святой отец… — неловко начал я, — может, вы поможете… Тия — ну, та девочка, родственница жены нашего Карла… она все время пряталась в лесу… а сейчас пришла сюда… я не знаю, как ее успокоить… она очень напугана.
Он отряхнул с рук воду и настороженно поднял голову. Я даже в темноте увидел, как внезапно изменилось его лицо, и мне стало страшно.
— Я сделал что — то не то… святой отец?
— Нет, ты все сделал правильно, мой мальчик, — он рассеянно отер руки полой своего одеяния. — Она не пострадала?
— Нет.
Он задумчиво кивнул.
— И где же она?
— В домике у Матвея. Я отвел ее туда. Не хочу, чтобы она видела… вот это.
— Я навещу ее, — сказал он решительно. — Пошли.
Он шел такими широкими шагами, что одеяние хлопало его по ногам. Я еле поспевал за ним. Попытался было о чем — то заговорить, но он только отмахнулся:
— Потом, потом!
Наконец он, слегка запыхавшись, добрался до хижины и рывком распахнул дверь.
Матвей, который как раз неловко, одной рукой пытался разжечь погасший огонь в очаге, удивленно повернулся нам навстречу.
— Что — нибудь стряслось, святой отец? — устало спросил он.
Ему тоже сегодня пришлось порядком повозиться, и, верно, домой он пришел совсем недавно.
— Мы ищем девочку, которую привел сюда Люк, — сухо сказал священник, и я вздрогнул, потому что голос его полоснул меня точно холодным лезвием, — Где она?
— Куда привел? — растерянно переспросил Матвей, — ко мне?
Он вопросительно поглядел на меня.
Я торопливо кивнул.
— Ну да, я подумал… что вы ее не обидите, а она была так напугана…
— Откуда ты ее взял? — подозрительно спросил он.
— Она из Голого Лога. Пришла сюда сама. Следом за подводами.
Он хмыкнул.
— Смелая малышка. Но, Люк, святой отец, тут нет никаких девочек. Во всяком случае, когда я вернулся, ее не было. А ты уверен, что она в своем уме, Люк? Что не убежала, куда глаза глядят?
— Она не свихнулась, Матвей. Просто была очень напугана.
— Это меня не удивляет, — пробормотал он, — но тут действительно никого нет. Может, она пошла к своим. Там наверняка есть ее родственники. Или отправилась искать сестру?
— Я только что оттуда, — коротко ответил священник, — там нет никаких новых лиц. С меня хватило тех, что там были.
— Нелегко вам пришлось, — сочувственно отозвался Матвей.
— Завтра будет еще хуже, — сказал священник.
— Да… — Матвей внезапно помрачнел. — Верно…
Священник резко повернулся.
— Пошли, Люк, — бросил он. — Брат Матвей, вы, надеюсь, известите меня, если девочка появится.
Матвей молча кивнул.
Отец Лазарь, не попрощавшись, переступил порог. Мне показалось, что он раздосадован, но я так и не понял — чем. И в растерянности последовал за ним.
…Утром какое — то время я бесцельно слонялся по поселку в поисках Тии. Но ее нигде не было. Ни в общинном доме, где разместили ее земляков, ни среди наших женщин. За то, что она исчезла, не сказав мне ни слова, я винил не ее, а себя — и все гадал, что же я сделал такого, или сказал; чем это я ухитрился обидеть ее или напугать еще больше. Если бы я остался с ней, думал я, может, все бы обошлось — кто теперь знает? Я сказал себе, что она, вероятно, отправилась наверх, к своей сестре, и я отыщу ее, когда поднимусь на летнюю стоянку вместе с остальными.
Матвей моего беспокойства не разделял — да и с чего бы?
— Может, это и к лучшему, — сказал он, — святой отец сегодня будет изгонять бесов. Если бы она осталась, ей пришлось бы участвовать в этом наравне с остальными — обычно младших туда не пускают, но ведь это ее община пострадала от порчи.
Массового изгнания бесов я никогда не видел — конечно, время от времени на кого — нибудь находило помрачение во время долгой зимней ночи, но с этими старшие или святой отец разбирались сами.
А тут молельный дом распахнул свои двери для всех — и для наших, которые в это время были в нижнем поселке, и для чужаков.
Я смотрел, как они заходят в молельный дом — кто шел сам, кого вели под руки, а кого и просто несли. Большей частью люди пришли в себя и лица у них были уже осмысленные — просто бледные и растерянные. Но кое — кто еще продолжал дико вращать глазами и что — то выкрикивать — у этих руки за спиной были стянуты веревками.
Я было тоже сунулся вместе со всеми в молельный дом. Отца Лазаря я с утра не видел — говорили, что он провел ночь в молитвах, и что светильники горели в молельном доме всю ночь — просил, чтобы Господь дал ему силы для нелегкого испытания. Войдя внутрь, я увидел, что все скамьи убраны, а пришлых рассадили прямо на полу. Остальные стали устраиваться на коленях и я, к своему удивлению, понял, что и они испуганы — лица у всех были напряженными, глаза лихорадочно горели.
Отец Лазарь возник внезапно из тьмы и стал в луче света, который пробивался сквозь расцвеченное окно, и его белоснежное одеяние окрасилось кровью, и желтым пламенем, и глубокой синевой. Он даже не казался человеческим существом — это было воплощение власти и могущества, и я готов был поверить, что он не ступает по доскам настила, как пристало обычному человеку, а плывет по воздуху. Завидев его, люди зашептали, заволновались, как трава под ветром.
Я привстал, чтобы получше разглядеть его, и тут же попался на глаза Матвею — он стоял в заднем ряду.
— А ты что здесь делаешь? — шепотом спросил он.
— Я хочу поглядеть…
— Пошел вон отсюда!
— Но Матвей…
— Я сказал — пошел вон! Катерина!
Катерина, которая сидела чуть впереди, обернулась и окинула меня убийственным взглядом. Тут я понял, что обернулась не только она — все стали оборачиваться, и я счел за лучшее поскорее смыться. Как только я вышел из полумрака на солнечный свет, дверь молельного дома с треском захлопнулась изнутри и я остался один на площади.
Будь со мной еще кто — нибудь из младших, не было бы так обидно, но они — то все остались наверху и я какое — то время развлекался тем, что чертил босой ногой в пыли всякие узоры и слушал доносящийся из глубин молельного дома нестройный гул голосов. Отец Лазарь что — то говорил, а они отвечали — сначала вразнобой, а потом все согласованней, все громче, и под конец — словно один человек — мне казалось, что ритмичный крик распирает стены молельного дома и они вот — вот рухнут под этим напором. Я даже и не подозревал, что люди могут так кричать.
