Джеймс Боллард - Бетонный остров
Над капотом висел смрад горелой резины и масла. Мейтланд посмотрел на свисающие с распределителя почерневшие провода. Одну за другой он вынул клеммы из свечей зажигания и набил карманы обгоревшими резиновыми трубками.
Через полчаса Мейтланд пересек остров и сел у белого бетонного бока, вытянув перед собой ноги, как искореженные шесты. От ходьбы по траве он быстро устал. Растительность в центральной низине местами поднималась до плеча. Несколько раз Мейтланд падал, споткнувшись о скрытые в траве остатки фундаментов и кирпичной кладки, но снова поднимался и упорно двигался вперед. Он уже не обращал внимания на крапиву, которая жгла ноги сквозь разорванные брюки, примирившись с этими ожогами, как примирился с усталостью. Так он мог сосредоточиться на любой стоявшей перед ним задаче, будь то мучительный переход через крапивные заросли или преодоление опрокинутого надгробия. И эта способность сосредоточиться в какой-то мере служила ему доказательством того, что он в состоянии подчинить себе ненавистный остров.
Мейтланд вытащил из карманов смокинга клеммы с обгоревшими проводами и, словно играющий ребенок, принялся раскладывать перед собой кусочки обуглившейся резины.
Он был слишком слаб, чтобы чертить стоя, но ему и так удалось вытянуть руку фута на четыре от земли. Прыгающими восемнадцатидюймовыми буквами Мейтланд тщательно вывел свое послание:
ПОМОГИТЕ РАНЕНОМУ ВОДИТЕЛЮ ВЫЗОВИТЕ ПОЛИЦИЮ
Прислонившись к холодному бетону, он осмотрел свое произведение и жестом уличного художника в обносках богача накинул на тощие плечи влажный смокинг. Вскоре его голодный взгляд с интересом обратился к сигаретным пачкам, рваным газетам и прочему мусору у подножия откоса.
В десяти футах поодаль Мейтланд увидел грязный газетный сверток, вероятно, выброшенный ночью из машины, проезжавшей по примыкающей дороге. Рваная газета была насквозь пропитана маслом. Собравшись с силами, Мейтланд пополз к ней и костылем подтянул сверток к себе. Неловкими от голода руками он разорвал бумагу, и в ноздри ему ударил запах жареной рыбы, приставший к грязным блеклым газетным снимкам. Водитель, вероятно, купил себе поесть в одном из круглосуточных кафе, образовавших целый городок у южного въезда на Вествейскую развязку.
Рыбы не осталось — однако по тому, как аккуратно был свернут кулек, Мейтланд догадался, что там найдется еще пара десятков жареных ломтиков картошки.
Пока он почерневшими руками запихивал в рот эти масляные кусочки, пыль у его ног прибили первые капли дождя. Хмыкнув про себя, Мейтланд засунул бумагу в карман смокинга, поднялся на ноги и двинулся в путь. Дороги вокруг острова по-прежнему были пустынны. Над головой неслись армады темных туч, подгоняемых свежим северо-восточным ветром. Совсем один посреди бетонного ландшафта, Мейтланд заковылял к машине, рассчитывая укрыться в ней от собирающегося дождя. Он мельком взглянул на выведенные на откосе буквы, но они еле виднелись над травой.
Дождь застиг его на полпути к центральной низине. Вынужденный остановиться, он стоял, вцепившись в костыль и глядя на свои скрюченные руки, дергающиеся под струями дождя, как неисправный семафор. До него вдруг дошло, что он не просто обессилел, но и как-то странно себя ведет, словно не помнит, кто он такой. Как будто некоторые участки мозга потеряли связь с центром, отвечающим за сознание.
Он посмотрел по сторонам в поисках укрытия. Трава кругом металась и шумела, словно стебли переговаривались между собой. Мейтланд подставил лицо дождю и покрутил головой, хватая ртом капли. Он готов был век простоять здесь, открытый всем дождям и ветрам, но, поборов это искушение, нехотя двинулся дальше.
Сбившись с пути, он забрел на огражденный участок размером с комнату, обнесенный крапивой, растущей по периметру фундамента разрушенного дома. Стоя в этом каменном загоне, словно в тупике лабиринта, он попытался сориентироваться. Между ним и автострадой плотной завесой стояла пелена дождя. Отвердевшая грязь на смокинге размылась и струями стекала на изодранные брюки, сквозь которые просвечивало окровавленное правое бедро. Растерявшись на мгновение, Мейтланд стал ощупывать запястья и локти, пытаясь опознать сам себя.
— Мейтланд!.. — выкрикнул он. — Роберт Мейтланд!.. — И, крепко сжав костыль, заковылял из загона.
В двадцати футах слева, за грудой оцинкованных железных листов, обнаружился разрушенный вход в подвал. Мейтланда стошнило прямо под струями дождя. Стерев с губ слизь, он поплелся к подвалу. Истертые ступени спускались к дверному проему с покосившейся притолокой.
Мейтланд подтащил к ступеням железные листы. Тщательно уложив их между притолокой и верхней ступенькой, он соорудил грубое подобие крыши, приспособив оцинкованные листы так, чтобы дождь стекал по уклону, после чего бросил костыль на ступени и спрятался под крышей своего нового убежища.
Под барабанную дробь дождя Мейтланд устроился на ступеньках, снял смокинг и ободранными руками отжал намокшую ткань. Грязная вода текла меж пальцев, как будто он стирал детскую футбольную форму. Мейтланд разложил смокинг на ступенях и потер плечи, стараясь хоть немного разогреть их ладонями. Он чувствовал, как, распространяясь от воспаленного бедра, возвращается лихорадка.
Тем не менее успех в постройке даже такого захудалого убежища придал ему бодрости и подогрел неколебимое желание выжить. И теперь это желание выжить, покорить остров и овладеть его ограниченными ресурсами представлялось ему гораздо более важным, чем стремление выбраться.
Мейтланд прислушался к дождю, бьющему по оцинкованному железу, и ему вспомнился дом, который его родители снимали в Камарге, на юге Франции, в последнее лето их супружества. Обычный для дельты Роны проливной дождь обрушился тогда на крышу гаража под окнами спальни, где маленький Роберт счастливо провел большую часть каникул. И то, что, когда он в первый раз повез Элен Ферфакс на юг Франции, они поехали прямо в Ла-Гранд-Мотт — футуристический курортный комплекс на побережье в нескольких милях от Камарга, — не было случайным совпадением. Элен тихо ненавидела тамошнюю жесткую, невыразительную архитектуру с ее стилизованными бетонными поверхностями, и ее раздражал веселый юмор Мейтланда. Тогда он очень пожалел, что рядом нет Кэтрин — ей бы понравились и отели, и жилые домазиккураты, и обширные пустые места для парковки, оставленные проектировщиками задолго до того, как появится первый турист со своей машиной, — словно город заранее сдался на милость победителю. Сквозь открытый дверной проем Мейтланд разглядывал лужи на заросшем травой фундаменте, в который провалился первый этаж. Когда-то здесь была маленькая типография, и у его ног валялось несколько медных пластинок-клише. Мейтланд поднял одну из них и посмотрел на размытые силуэты мужчины в темном костюме и белокурой женщины. Слушая шум дождя, он размышлял о разводе своих родителей. Словно это негативное, в перевернутых тонах, изображение неизвестных мужчины и женщины воспроизвело все неопределенности того периода, когда ему было восемь лет.
