Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 7
Джим молчал. Хоу сказал резко:
— Ну же! Говорите, юноша, признайте свою вину и извинитесь. Будьте мужчиной!
Джим продолжал молчать. Хоу побарабанил пальцами по столу и наконец сказал:
— Очень хорошо, ступайте к себе и обдумайте свое поведение. До понедельника у вас будет достаточно времени.
Когда Джим вернулся к себе, Фрэнк восхищенно покачал головой.
— Ну и отчаянный же ты парень.
— Надо же было кому-то сказать ему.
— Да уж, надо. Каковы же твои дальнейшие планы? Перережешь себе горло или уйдешь в монастырь? Старый Хоу теперь будет постоянно держать тебя на мушке. Прямо небезопасно стало жить с тобой в одной комнате.
— Какого черта, Фрэнк! Если ты так на это смотришь, поищи себе другого соседа.
— Тихо, тихо! Я тебя не брошу, буду с тобой до конца. «И с улыбкою мальчик мертвым упал». Я рад, что ты ему все высказал. У меня не хватило бы смелости.
Джим бросился на свою койку.
— Не думаю, что смогу долго здесь выдержать. Я не привык, чтобы меня шпыняли и издевались надо мной ни за что ни про что. А теперь я буду получать двойную дозу. Что делать?
— А пес его знает.
— Здесь было так хорошо при старом Штуби. Я думал, мне здесь будет просто здорово.
— Штуби был молодец. Но что же остается, Джим, кроме как заткнуться, проглотить пилюлю и надеяться, что он забудет?
— Слушай, никому ведь это не нравится. Может, если мы объединимся, он сбавит ход?
— Вряд ли. Ты единственный, у кого хватило духу высказаться. Даже я и то тебя не поддержал, хотя согласен с тобой на сто процентов.
— А если мы все напишем родителям?
— Всех не заставишь, — покачал головой Фрэнк, — а кто-нибудь еще и настучит. Тогда тебя обзовут зачинщиком бунта или как-нибудь похоже. И потом, что ты такого напишешь в письме? Чем ты докажешь, что мистер Хоу делает то, что он не вправе делать? Я знаю, что скажет мой старик.
— Ну и что он скажет?
— Он мне много раз рассказывал про школу, в которой учился на Земле, и как ему там несладко приходилось. По-моему, он даже гордится этим. Если я ему скажу, что Хоу не велел нам держать в комнате пирожные, он посмеется, и все.
— Черт, Фрэнк, ведь речь идет не о правиле насчет продуктов, а обо всем вместе.
— Ясно, ясно. Мне-то ясно. А вот попробуй объясни моему старику. Все, что мы можем рассказать — это мелочи. Нужны вещи посерьезнее, чтобы родители вмешались.
К вечеру Фрэнк утвердился в своем мнении. Слух разнесся, и у них перебывала чуть ли не вся школа. Кто приходил пожать руку Джиму, а кто просто поглядеть на чудака, у которого хватило ума восстать против авторитета, облеченного властью. При этом выяснились два обстоятельства: никому не нравилось новое руководство и предпринятые им дисциплинарные меры, и никто не желал объединяться, считая это делом пропащим.
В воскресенье Фрэнк пошел в Малый Сирт — в поселение землян, а не в соседний марсианский город. Джим, будучи под домашним арестом, остался в комнате, делал вид, что занимается, и беседовал с Виллисом. Фрэнк вернулся к ужину и сказал:
— Я тебе принес подарок, — и кинул Джиму маленький пакетик.
— Спасибо, друг! А что там?
— Разверни — увидишь.
Это оказалась кассета с записью нового танго, сделанной в Рио и доставленной прямо с Земли на «Альберте Эйнштейне». Называлось танго «Quien Es la Senorita?»[4]. Джим был без ума от латиноамериканской музыки, и Фрэнк вспомнил об этом.
— Ух ты! — Джим подошел к столу, вставил кассету в магнитофон и приготовился наслаждаться, но Фрэнк остановил его.
— Звонок на ужин. Давай лучше потом.
Джим неохотно согласился, зато, вернувшись, прокрутил свою музыку несколько раз, пока Фрэнк не уговорил его позаниматься. Перед отбоем Джим еще раз поставил кассету.
В жилом коридоре стало темно и тихо, все отошли ко сну, но минут через пятнадцать «Сеньорита» зазвучала вновь. Фрэнк рывком сел в постели.
— Что за черт? Джим, да выключи ты ее!
— Я не включал, — возразил Джим. — Это, наверное, Виллис, кто же еще?
— Ну так заткни его! Придуши его. Сунь его под подушку.
Джим включил свет.
— Виллис, а, Виллис! Ну-ка, прекрати шуметь!
Виллис, похоже, даже не слышал его. Он стоял посреди комнаты, отбивал глазами такт и покачивался. В его блестящем исполнении звучали и маримба, и хор.
Джим взял его на руки.
— Виллис! Ну заткнись, пожалуйста.
Виллис продолжал концерт.
Дверь распахнулась, и на пороге возник директор Хоу.
— Так я и думал, — торжествующе сказал он. — Совершенно не считаемся с другими людьми. Выключите магнитофон. И имейте в виду, вы не выйдете из своей комнаты весь следующий месяц.
Виллис продолжал звучать. Джим попытался прикрыть его своим телом.
— Вы что, не слышали? — спросил Хоу. — Я сказал: выключить музыку.
Он прошел к рабочему столу и рванул выключатель. Поскольку магнитофон и так был выключен, Хоу только сломал себе ноготь. Он проглотил непедагогичное выражение и сунул палец в рот. Виллис приступил к третьему куплету. Хоу стал оглядываться.
— Куда он у вас подключен? — гаркнул он. Не получив ответа, Хоу шагнул к Джиму и спросил: — Что вы прячете? — Оттолкнув Джима в сторону, он устремил недоверчивый и брезгливый взгляд на Виллиса. — Это еще что такое?
— Это Виллис, — прокричал, чтобы заглушить музыку, несчастный Джим.
Хоу был не так уж глуп, до него мало-помалу дошло, что музыка исходит из этого странного мехового шара.
— А что такое Виллис, можно спросить?
— Ну, это… попрыгунчик. Он обитает на Марсе. — В этот момент Виллис закончил выступление, пропев бархатным контральто «buenas noches», и заткнулся — на время.
— Попрыгунчик? Никогда о них не слышал.
— Их мало кто видел, даже среди колонистов. Они редко встречаются.
— Не так уж редко. Это разновидность марсианского попугая, не так ли?
— О нет!
— То есть как «о нет»?
— Вовсе он не попугай. Он думает, что говорит, он мой друг!
Хоу оправился от удивления и вспомнил о цели своего визита.
— Не имеет значения. Вы читали мой приказ относительно домашних животных?
— Да, но Виллис не животное.
— Кто же он в таком случае?
— Да он просто не может быть животным. Все домашние животные — это чья-нибудь собственность, а Виллис никому не принадлежит. Он — просто Виллис.
Здесь Виллис включил следующий номер программы — то, что он слышал после последнего прослушивания танго.
— Знаешь, когда я слышу эту музыку, — сказал он голосом Джима, — я забываю даже про старого паршивца Хоу.
