Жозеф Рони-старший - Нимфеи (Озеро Белых Лилий)
В конце концов, и зародыш человека развивается именно в жидкости и лишь после рождения осваивает воздух! Так почему же не признать возможным возврат части человечества к водной среде обитания? После короткого отдыха мы вновь отправились в путь.
Похитители постарались запутать следы, отправив отряды в разных направлениях, и преднамеренно создаваемый подводный шум слышался буквально отовсюду. Однако мой экипаж сумел разгадать хитрость врага, и, когда к двум часам пополудни туман рассеялся, я, к моей радости, вновь разглядел на горизонте плот похитителей. Поощряемые моими криками, нимфеи удвоили усилия, и мы стали заметно настигать беглецов.
Вскоре я уже смутно смог рассмотреть женскую фигурку, закутанную в плащ-накидку, и стороживших ее церберов. Но теперь меня одолели сомнения: а что если похитивший девушку дикарь предпочтет утопить ее, лишь бы не отдавать свою добычу?
Стоя на плоту в полный рост, я вдруг как бы со стороны увидел два суденышка, скользившие по прекрасному озеру под высоким голубым небосводом. Бирюзовая вода, покрытые зеленью и цветами острова, великолепные, словно из тончайшего фарфора, чаши белых лилий — все призывало к счастью и неге.
Волшебные декорации этой сцены вовсе не соответствовали той драме, которая разыгрывалась сейчас под ласковыми лучами солнца!
Я стал звать Сабину, неподвижная фигура которой словно застыла на проклятом плоту мерзкого вора. Я хотел, чтобы она знала, что спасение уже близко, но девушка почему-то даже ни разу не оглянулась.
Тревога разрывала мое сердце! Как этот синегубый дикарь заставил ее не реагировать на мои призывы? Что сделал с ней?
Скорее всего, применил гипноз или принудил пленницу выпить какую-то отраву, или еще что…
Когда до похитителей оставалось не более трехсот ярдов, мои друзья перестали толкать плот и стремительно поплыли к синегубым. Тотчас возле Сабины поднялись две фигуры, и в одной из них я опознал кряжистого предводителя. Они схватили девушку и, несмотря на отчаянное сопротивление, поволокли ее к борту. Раздался плеск, и вода сомкнулась над девичьей фигуркой.
…Вероятно, именно тогда в моей шевелюре появились ранние серебряные нити…
От невыносимого горя я, по-моему, лишился рассудка.
Помнится, я бросился в воду и принялся безостановочно нырять, стараясь рассмотреть в прозрачных глубинах тело любимой. Но коварная вода не желала отдавать мою невесту, и постепенно милосердная тьма затопила сознание…
Глава 3.БЛАГОДАРНЫЙ РЕБЕНОК
Сознание постепенно возвращалось ко мне, а вместе с нем и боль утраты. Я не торопился открывать глаза, сожалея о том, что все-таки выжил.
В конце концов, легкое покачивание моего жесткого ложа заставило с неохотой взглянуть на утративший всякий смысл мир, и я обнаружил, что нахожусь на плоту.
Люди покинули меня, и общество теперь составляли только рыбы. Они плескались возле плота, заставляя его крениться — плоские, словно доски, цилиндрические, как торпеды, то облаченные в непроницаемую, бронеподобную чешую, то легкие и настолько прозрачные, что сквозь них, казалось, просвечивало дно. Легкая рябь морщинила воду, заставляя ее играть радужными бликами, и тогда, взглянув на бессмертное светило, я вдруг понял, что мое беспамятство продолжалось не так уж долго.
Мой взгляд бездумно фиксировал все это великолепие, но в душе царил мрак. Неожиданно я понял, что уже довольно долго наблюдаю за плывущей в глубине человеческой фигурой, медленные движения которой казались неловкими и неуверенными. Когда человек устремился к поверхности, я узнал в нем своего недавнего пациента.
Вынырнув возле плота, он улыбнулся и положил на настил поднятый со дна озера нож: вероятно, я потерял его, пытаясь отыскать Сабину. Это имя снова вызвало приступ невыносимой боли, но я не поддался искушению тут же прыгнуть за борт, а вместо этого помог мальчику выбраться на плот.
Осмотрев его руку и убедившись, что отек постепенно спадает, я отошел к борту и присел на настил, снова тупо уставившись на воду.
Легкое прикосновение вернуло меня к действительности, и парнишка попытался что-то мне втолковать, изображая руками какие-то загадочные фигуры. Я отрицательно помотал головой. Мой кареглазый собеседник приуныл, а потом схватил нож и отколупнул от настила несколько щепок. Довольный своей выдумкой, он принялся разыгрывать передо мной целый спектакль.
Самую крупную щепку мальчик опустил в воду и повозил ее там, явно намекая на то, что это плот. Еще две палочки он положил рядом, потыкав пальцем сначала в ту, что побольше, а потом в меня — значит, они изображали нас с Сабиной. Парнишка обрадовался, заметив мою заинтересованность, и продолжил “рассказ”. Теперь из кучки щепок он выбрал довольно крупную и показал, как этот персонаж хватает “Сабину” и тащит ее на плот.
Я внимательно следил за его действиями, время от времени кивая, а он между тем нарисовал мокрым пальцем на настиле очертания того острова, где мы отдыхали после битвы с синегубыми.
Мальчик изобразил, как плот причалил к острову, и щепка-Сабина осталась на “берегу”, а ее место на плоту заняла какая-то безымянная лучинка.
Вероятно, на моем лице отразилось изумление, потому что “рассказчик” рассмеялся и придвинул к плоту хвост из оставшихся щепочек, явно имея в виду преследователей-нимфеев. Затем он сбросил с плота лучинку и победно взглянул на меня.
Этот взгляд растопил ледяной холод в моем сердце: из того, что показал мой кареглазый спаситель следовало, что Сабина жива! Мальчик радостно закивал, подтверждая эту отрадную мысль. Оставалось выяснить, где же она теперь. Может быть, удивительный ребенок знает и это? Показав на щепку, изображавшую Сабину, я тут же задал ему мучивший меня вопрос.
После так гениально просто разыгранного спектакля, мы теперь прекрасно понимали друг друга, хотя и говорили каждый на своем языке. Но язык пластики — интернационален. Примером тому служит балет, способный движением и музыкой передать всю гамму чувств.
Из дальнейшего объяснения я понял, что Сабина некоторое время оставалась в той пещере, куда я едва не свалился, а когда мы увлеклись преследованием подставного персонажа, девушку перевезли далеко на запад, где в прибрежных гротах обитало племя синегубых. В результате повествования я сделал еще одно утешительное для себя заключение: я не страдал галлюцинациями — из глубин черного провала и в самом деле раздавался плач несчастной узницы.
Каким образом парнишка стал обладателем подобной информации, я мог лишь догадываться. Вероятно, увидев меня в весьма плачевном состоянии, он отправился за похитителями и сумел из их разговоров почерпнуть необходимые сведения, а затем вернулся назад, чтобы залечить мои душевные раны.
