Сергей Волков - Объект «Зеро»
– Никита, а ты и вправду готов был повесить этого… ну, уголовника?
– Я был готов выполнить приказ, – сухо ответил невидимый мне Чернышов. На несколько секунд воцарилось молчание, а потом его же голос добавил: – В этом бардаке должен быть хоть какой-то порядок. И он – будет.
3 сентября 2204 года
Мне очень плохо. Нога воспалилась и болит нестерпимо, помогает только стимулятор. Когда его действие заканчивается, боль наваливается с новой силой. Я очень ослаб, руки дрожат, пишу с трудом.
Ампулы комплекса номер три в дефиците, их берегут для тяжелораненых, остальным, как и мне, колют обезболивающее из полевых аптечек планетарных разведчиков. В общем-то это правильно, мы ведь как бы пострадавшие на поле боя, и вот-вот придет помощь. Вот-вот…
Я лежу под навесом, сооруженным неподалеку от штабной палатки. Тут у нас что-то вроде госпиталя. Раненых очень много, тысячи. Люди стонут, кричат. Врачей, кроме Изольды Ивановны и Гульнары Набиевой, практически нет, за нами ухаживают те из вэкаэсников, кто прошел спецкурс оказания первой помощи. Многие из них тоже пострадали в момент катастрофы, но их ранения не такие тяжелые. Остальные участвуют в разборе завалов и спасении тех, кого еще можно спасти.
Раненые прибывают каждый час. Большинство без сознания. И каждый же час специальная команда, сформированная Лускусом из своих, желторобников, уносит тела умерших. Могилы копать нечем, и тела сбрасывают с Обрыва.
Все разговоры только об одном – где же спасатели? Короткими ночами тысячи людей не спят, следя за звездным небом. Однако после непонятных перемещений неких объектов на орбите, замеченных позапрошлой ночью, никаких иных новостей нет. Среди раненых все более утверждается мнение, что в окрестностях Медеи земные корабли отсутствуют. Это означает лишь одно – грейты вытеснили наш флот из этого сектора, и наверняка их транспорты уже высадили на поверхность своих колонистов. Если это правда, то можно ждать нападения в любой момент, хотя для тяжелораненых и это – выход, грейты наверняка окажут им помощь, не оставят же они людей умирать?
Впрочем, некоторые считают, что нас попросту бросили. Измученные люди ведут бесконечные споры, доходящие чуть не до драк, и только появление санитаров-добровцев останавливает эти отчаянные стычки.
Сегодня ближе к вечеру заходил Лускус. Он изменился. Из речи исчезли сленговые словечки, он обрел уверенность и даже некоторую властность. Я так понимаю, что одноглазый благодаря своему авторитету среди заключенных и незаурядным организаторским способностям фактически стал одним из лидеров колонии.
Лускус рассказал о формировании добровольческих бригад, которые денно и нощно работают на развалинах модуля.
– Там все вперемешку: и зэчьё, и колонисты, и молодежь из Корпуса, и экипажники. Утром добровцы поймали несколько мародеров – собирали личные вещи, шарили по ячейкам гипонсиума. Помешать не успел – всех сбросили с Обрыва. Такие дела, браток…
Я криво улыбаюсь в ответ. За прошедшие дни худо-бедно я составил для себя психологический портрет одноглазого. «Помешать не успел» туда монтируется плохо, а вот «мог помешать, но не захотел» – это как раз в его стиле. Странный человек. Хитрый. Умный. Опасный. И при этом я фактически обязан ему жизнью.
4 сентября 2204 года
Из-за стимуляторов явь и бред смешались в моем сознании настолько, что временами я не понимаю, сплю или бодрствую. В какой-то момент обнаружил себя стоящим на крепостной стене. Снизу по приставленным лестницам лезут косорылые уроды, закованные в сталь, с мечами и копьями. Повсюду пожары, дым застилает низкое небо. У меня в руке здоровенный боевой топор. Вокруг кипит сражение, лязг металла, крики и стоны доносятся со всех сторон. Я, как заведенный, рублю врагов и в какой-то момент чувствую, как один из косорылых хватает меня за ногу. У него вместо пальцев кривые когти, и он вонзает их мне в колено. Не задумываясь, заношу топор и отрубаю собственную ногу вместе с вцепившимся в нее врагом. Не падаю, продолжаю стоять и тупо наблюдаю, как из обрубка вместо крови вытекает бурая слизь. И только тут понимаю, что на самом деле я лежу на земле под навесом, а все остальное – плод воображения, подстегнутого боевой химией.
Видения повторяются с пугающей периодичностью. Мне видятся то чугунные псы с блестящими нержавеющими зубами, грызущие мою ногу, то ожившие тропические лианы, оплетающие ее и вонзающие в кожу кривые шипы, то какие-то пыточных дел мастера в кожаных фартуках, разрезающие мою плоть ножами и набивающие в раны толченое стекло…
Выплыв из очередного кошмара, я позвал санитара и твердо заявил: все, больше никаких стимуляторов! Тот – молодой белобрысый парнишка, рядовой службы технического контроля – попытался уговорить меня потерпеть, мол, не сегодня-завтра появятся спасатели, и мне окажут квалифицированную помощь, надо только дождаться. Но я, от слабости еле шевелящий губами, послал его вместе с его умозаключениями к гребаной матери. Конечно, когда я попаду в руки профессиональных медиков, они и ногу вылечат в два счета, и кровь почистят, и нервную систему регенерируют, и голову подправят. Но почему-то мне в это верится все меньше и меньше…
Неожиданно нарисовался полузабытый человек Миха. Присел возле меня на корточки, шмыгнул, пошевелил своим чудным, резиновым лицом и сказал:
– По нашей тусе полоса прорубилась. Половина в добры уокернулась, половина автономкой лайфать решила. На, бонус тебе от Лускуса. Тока не свети…
И, сунув мне две трубочки комплекса номер три, Миха исчез, точно его и не было.
6 сентября 2204 года
Без стимуляторов очень плохо. Очень. У меня кровоточат десны – наверное, я слишком сильно сжимаю зубы, терпя боль. Изольда Ивановна, на «Руси» входившая в карантинную службу в чине мичмана, а сейчас ставшая по сути главврачом нашего госпиталя, полчаса уговаривала меня принять стимулятор, пугая болевым шоком и необратимыми изменениями в организме. Посылать ее я, конечно же, не стал, но отказался наотрез.
А еще я отдал ей принесенные Михой шприц-ампулы с комплексом номер три. Рука не поднялась вколоть это себе, когда вокруг сотни тех, кому комплекс номер три не просто нужнее, а может реально спасти жизнь.
Кажется, у меня температура. Колено теперь болит по-другому. Его не рвет, не режет, а как будто давит, и временами мне кажется, что под повязкой упруго бьется второе сердце.
Снова приходила Изольда Ивановна, а с ней какая-то гражданская тетушка из колонистов, кажется, арабка. Они сняли повязку и осмотрели ногу. Странно – я думал, что от боли взвою, ан нет, практически ничего не почувствовал. Арабка, до глаз замотанная в хиджаб, сокрушенно покачала головой. Дела мои, как неожиданно выяснилось, совсем плохи – прозвучало страшное слово «сепсис».
