Эдмонд Гамильтон - Рассказы. Часть 2
Мартинсен работал четыре дня. Он проводил обычную рутинную проверку каждого Чарльза, четко ведя записи и не спрашивая себя, чьи глаза когда-нибудь их прочитают. И когда эта часть работы оказалась закончена и он узнал о мирах других звезд больше, чем любой другой человек, он занялся ремонтом тех Чарльзов, которые пострадали от радиации, ядовитой атмосферы или ненормальной гравитации.
Иногда ему помогал Эллам, когда не находился в трансе от своих ампул.
Они обычно работали молча. Но однажды, когда ремонт Чарльзов подходил к концу, Эллам спросил:
— Зачем мы это все делаем? Никто никогда не пошлет опять этих Чарльзов в космос.
— Я не знаю, — ответил Мартинсен. Но через минуту добавил. — Может быть, я пошлю.
— Ты? Станция и ты будут мертвы прежде, чем кто-нибудь из них вернется назад.
— А я и не думал об их возвращении назад, — ответил Мартинсен.
Поздней ночью Мартинсена разбудил какой-то странный звук. Он сел, прислушиваясь, и затем понял его происхождение. Звук доносился из ангара аварийных капсул.
Весь путь до ангара Мартинсен пробежал. Его сердце, охваченное холодным страхом, рвалось наружу, — он боялся остаться совсем один. Мартинсен успел как раз вовремя, чтобы поймать Эллама прежде, чем тот поставил маленькую капсулу в режим автоматического пуска.
— Эллам, ты не можешь улететь!
— Я улетаю, — упрямо сказал Эллам.
— На Земле тебя не ждет ничего, кроме смерти.
Эллам язвительно усмехнулся:
— А что ждет здесь? Тоже — смерть. Может быть, не так быстро, но она явится и сюда.
Мартинсен вцепился в его руку. За эти последние несколько дней он стал практически ненавидеть Эллама, но сейчас Эллам стал для него единственной и последней ценностью в борьбе против абсолютного одиночества.
— Послушай, — сказал он. — Подожди еще немного, пока я отремонтирую всех Чарльзов. Тогда я полечу с тобой.
Эллам удивленно уставился на него.
— Ты?
— Ты что думаешь, что я хочу остаться здесь один? В любом случае ты прав, всего лишь вопрос времени, как скоро мы умрем. Но есть еще одна вещь, которую я хочу сделать.
Через некоторое время Эллам произнес:
— Хорошо, если ты полетишь со мной, я немного подожду.
Мартинсен не строил иллюзий о последствиях своего обещания. Шансы были таковы, что, как только они с Элламом достигнут Земли, очень скоро они умрут от чумы. Но там смерть существовала лишь с очень высокой вероятностью, в то время как здесь она была реальностью, особенно если оборудование станции прекратит свою работу. При таких обстоятельствах у них не оставалось большого выбора. Но решимость, которая внезапно зародилась в нем, приняла ясное очертание. Он знал, что Эллам не будет ждать долго, и у него оставалось мало времени, чтобы выполнить то, что он задумал.
Мартинсен яростно принялся за работу в пункте связи, подготавливая пленки. На первой содержался аудиовизуальный курс языка, где с помощью изображения вещи или действия показывался глагол, который называл Мартинсен. Объем справочника не будет таким уж большим, но он будет содержать ключевые слова. И Мартинсен считал, что с их помощью достаточно высокий разум быстро сможет осуществить смысловой перевод.
Он был поглощен этой работой, когда в комнату вошел Эллам, который некоторое время в замешательстве наблюдал за ним. Затем он удивленно спросил:
— Что, черт возьми, ты делаешь?
Мартинсен ответил:
— Прежде чем мы покинем станцию, я собираюсь послать в космос зонды и Чарльзов.
— Послать куда?
— Куда только можно. Каждый из них возьмет с собой копию пленок, которые я готовлю.
Через какое-то время Эллам произнес:
— Я понял. Послание в бутылке от потерпевшего крушение. Другими словами — последняя воля умирающего вида.
— Я все еще не считаю, что наш вид умрет, — возразил Мартинсен. — Но даже если он и выживет, он обречен оказаться отброшенным назад, на много-много веков. Не должно все потеряться…
— Хорошая идея, — сказал Эллам. — Я помогу тебе. Ну-ка дай мне сюда микрофон.
Он начал кривляться:
— Это предсмертное послание расы людей, которые оказались такими дураками, что умудрились уничтожить себя. Вот наше предупреждение всем. Не нужно знать слишком много! Оставайтесь на деревьях!
Мартинсен отобрал у него микрофон. Но после того как Эллам ушел, он некоторое время размышлял: в конце концов, доля правды присутствовала в его горьком сарказме! Человек действительно оказался виновен в своем собственном уничтожении как вида. Но была ли это вся правда?
Внезапно он осознал, что не подходил для этой задачи. Он не был ни философом, ни ученым. Не считая его познаний по специальности, он был обычным, среднестатистическим человеком. Как он мог взять на себя ответственность решать, что важно сказать, а что нет? Но ведь на станции больше никого не было. От Эллама помощи не дождешься.
Документальные, фактические знания, наука и история — стали той информацией, с чего он начал. И они не представляли для него такую уж большую проблему. На станции существовала огромная библиотека микрофильмов, и было не так сложно установить оборудование таким образом, что бы оно выбирало и прямо переписывало фактические знания на пленки. Но ведь есть еще музыка, искусство и многое другое, чему необходимо было выжить. Пытаясь сделать выбор, он все сильнее осознавал значимость возложенной на него задачи.
Как он мог расставлять приоритеты? Были ли законы Ньютона более значимы, чем произведения Моцарта? Была ли история крестовых походов ценнее диалогов Платона? Мог ли он навсегда выбросить работы давно умерших мастеров только потому, что не хватило места для изображения Парфенона? За годы развития цивилизации на Земле оказалось создано столько красоты, было вложено столько труда и мечтаний. Как здесь можно сделать выбор?
Но Мартинсен упрямо продолжал. И вот завершена запись последней пленки. Он понимал, какую-то опорную работу он выполнил, перенеся на кассеты базовые знания о Земле и человечестве. Но у него не осталось сил выверить все еще раз.
Какое-то время он сидел, глядя на последнюю пленку. И неожиданно почувствовал, что не может считать свою работу завершенной, не добавив ничего от себя.
И тогда он заговорил в микрофон:
— Мы сами виноваты в том, что случилось с нами. Но это получилось не от нашего зла, а от нашего каприза.
На мгновение он задумался, затем добавил:
— От наших предков-обезьян мы унаследовали любопытство. И оно открыло нам много дверей: дверь силы, дверь в космос. И в конце концов, если все погибнут, — дверь смерти. О нас можно сказать, что мы предпочли риск катастрофы безопасности покоя. Плохо это или хорошо? Я не знаю.
