Айзек Азимов - Ранний Азимов (Сборник рассказов)
Вокруг него, остановленная на безопасном расстоянии шнурами, шевелилась гигантская толпа. Большая часть ее была настроена неприязненно, если не сказать враждебно. Честно говоря, выкрики и проклятия, донесшиеся в те минуты, пока полицейский эскорт расчищал нам дорогу, почти заставил меня увериться в правоте слов Уинстэда.
Но Харман был спокоен, разве что однажды высокомерно усмехнулся в ответ на возглас: "Вот он, Джон Харман, Сын Сатаны!" Он спокойно распределил между нами предстартовую работу. Я занялся осмотром корпуса. Шелтона отправили проверять топливные системы. Сам Харман тем временем облачился в неуклюжий скафандр, проверил его исправность и объявил, что готов.
Толпа заволновалась. На помост, поспешно сооруженный из досок, быстро подаваемых откуда-то из толпы, поднялась впечатляющая фигура - высокий, худощавый человек с тонким аскетическим лицом, глубоко посаженными, полыхающими глазами, увенчанный густой седой гривой. Это был сам Отис Элдредж. Он сразу же привлек к себе внимание. Многие приветственно закричали. Энтузиазм нарастал, вскоре вся человеческая масса хрипло горланила в его честь.
Он поднял руку, призывая к тишине, повернулся к Харману, удивленно и неприязненно наблюдавшему за ним, нацелил на него длинный, костлявый палец.
- Джон Харман, сын Дьявола, сатанинское отродье, для мерзких целей ты явился сюда. Ты уже изготовился к богохульной попытке проникнуть сквозь завесу, по ту сторону коей запрещено находиться человеку. Ты вкусил от запретного плода из Сада Эдемского, но бойся, как бы не оказались деяния твои плодами греха! - Толпа эхом повторяла его слова. - Длань Господня простерта над тобой, Джон Харман. Не допустит Он осквернения дел своих. Придет к тебе ныне смерть, Джон Харман! - Голос Элдреджа набирал силу, и последние слова прозвучали с подлинно пророческой страстью.
Харман презрительно отвернулся. Громким, чистым голосом он обратился к полицейскому сержанту:
- Офицер, попытайтесь каким-то образом отодвинуть публику. При испытательном полете все возможно, а народ стоит слишком близко.
Полисмен ответил резко и недружелюбно:
- Если вы боитесь нападения толпы, то так и скажите, мистер Харман. Тут вы можете не волноваться, мы их остановим. Что же до опасности... от этой штуковины...
Он презрительно фыркнул, покосившись на "Прометея", чем вызвал очередной поток насмешек и издевок.
Харман, ничего не ответив, молча поднялся на корабль. И стоило ему сделать это, как толпу охватило поразительное оцепенение, прямо-таки ощутимое напряжение. Попыток броситься на корабль, представлявшихся мне неминуемыми, не последовало. Стоя на возвышении, Отис Элдредж сам приказал толпе отойти.
- Оставим грешника наедине с его грехами, - провозгласил он. - Ибо сказал Господь: "И гнев Мой падет на него".
На мгновение придвинувшись, Шелтон подтолкнул меня.
- Пошли отсюда, - прошептал он. - Ракетные выхлопы ядовиты. И бросился бежать, увлекая меня за собой.
Мы не успели добежать до зрителей, когда позади послышался оглушительный рев. Поверху прокатилась волна раскаленного воздуха. Что-то со свистом пронеслось мимо моего уха. Мощный толчок вздыбил землю. Ошеломленный падением, я некоторое время лежал, в ушах звенело, голова кружилась.
Когда, покачиваясь словно пьяный, я поднялся на ноги, зрелище открылось ужасное. Несомненно, все топливные баки "Прометея" взорвались одновременно, и там, где он только что стоял, теперь зияла воронка. Все вокруг было усеяно обломками. Душераздирующие крики раненых, покалеченные тела... я просто не способен описать это.
Слабый стон раздался у самых моих ног. Я взглянул вниз - и в ужасе отшатнулся. Это был Шелтон; затылок его превратился в кровавое месиво.
- Это я, - голос Шелтона был хриплым и почти неслышным, но все равно в нем звучало торжество. - Это я сделал... Я нарушил подачу топливно-окислительного компонента... и когда искра... дошла до ацетилидной смеси... все это проклятое устройство взорвалось. - Он помолчал, отдыхая, но потом заговорил снова, слабея на глазах: - Какой-то обломок, должно быть, зацепил меня... Но я не сожалею о содеянном. Я умираю, зная...
Слова сменились невнятным бормотанием, на лице застыло выражение мученического экстаза. С тем он и умер, и в сердце у меня не нашлось для него осуждения.
И тут я впервые вспомнил о Хармане. На поле появились машины "Скорой помощи" из Манхаттана и Нью-Джерси, одна из них пробиралась сквозь груды деревянных обломков туда, где в ярдах пятидесяти от меня застрял в ветвях деревьев оторвавшийся носовой отсек "Прометея". Как мог, быстро я захромал в ту сторону, но они извлекли Хармана наружу и увезли задолго до того, как я успел туда добраться.
Больше мне здесь делать нечего. Занятая своими смертями и ранами, толпа не способна мыслить, но стоит ей опомниться, стоит загореться жаждой мщения - и я недорого дал бы за собственную жизнь. Я последовал велению своей доблести и спокойно исчез.
Следующая неделя прошла для меня как в лихорадке. Все это время я прятался у знакомого. А Харман отлеживался в госпитале Темпль, хотя отделался лишь синяками и неглубокими порезами - благодаря спасительной группе деревьев, которые смягчили падение кабины "Прометея". Его решили не выпускать оттуда, пока не спадет волна всеобщего негодования.
Нью-Джерси, да и весь остальной мир, пребывали на грани безумия. Самая жалкая газетенка в заштатном городишке и та выходила с гигантским заголовком: "28 УБИТЫХ, 73 РАНЕНЫХ - ТАКОВА ЦЕНА ГРЕХА", набранным кроваво-красными буквами. Все требовали головы Хармана, настаивали, чтобы его судили за массовое убийство.
Отчаянный вопль "Линчевать его!" поднялся во всем мире. И вот тысячные толпы пересекли реку, нацеливаясь на Джерси-Сити. Во главе стоял Отис Элдредж. Не покидая открытой машины - обе ноги были в гипсе - он приветствовал марширующее стадо. Оно представлялось ему настоящей армией.
Карсон, мэр Джерси-Сити, собрал всю имеющуюся в наличии полицию, извел отчаянными звонками Тронтон, требуя присылки территориальной полиции штата. В Нью-Йорке перекрыли мосты и туннели, ведущие в город, но к тому времени уже многие успели из него выбраться.
К стычкам на побережье Нью-Джерси все было готово. И шестнадцатого июля они начались. Полицейские лупили дубинками направо и налево, но постепенно их вынуждали отступать все дальше и дальше. Конная полиция врезалась в толпу, но была рассеяна и отброшена сплошной человеческой массой. Лишь слезоточивый газ смог остановить напор толпы, но и он оказался бессилен рассеять это людское скопище и вынудить его отступить.
На следующий день было объявлено военное положение, в Джерси-Сити вошла национальная гвардия. Только это остановило, наконец, линчевания. Элдредж был приглашен на совещание к мэру, после чего предложил своим последователям разойтись по домам.
