Валерий Большаков - Другие правила
«А кому ж еще?» — чуть не ляпнул Антон, но вовремя прикусил язык.
— Ты совсем уже обленился! — кипятилась Лида. — И ничего тебе неинтересно даже! Ой, да что с тобой говорить!.. Если человек работает, если он что-то делает руками или головой, то от него хоть какая-то польза есть, значит, и смысл появляется! А как иначе? Бесполезное — бессмысленно! Как ты этого никак понять не можешь?!
Лида посмотрела на надутого Антона и отвернулась.
— Ты уже съездил к учителю Строеву? — спросила она ровным голосом.
— Что толку ездить? — буркнул Антон. Он начинал злиться.
— Вот видишь… Ты даже этого не захотел сделать. А ведь я тебя просила… У учителя большие связи, он мог бы тебя устроить на работу, а может быть, даже и в Патруль. Хоть там из тебя человека бы сделали! И учился бы, и служил, и работал! А то нашел себе оправдание — раз большинство не работает, так и он не будет! Вот тебе разве не стыдно, что и ты в нахлебниках? Здоровый парень, вроде и руки откуда надо растут — ну чего б не работать?!
«Гепард» вильнул.
— Да замучили вы меня уже с этой работой! — резко сказал Антон. — «Бесполезное — бессмысленно»! — передразнил он Лиду. — Можно подумать, работа твоя сейчас вообще что-то значит!
— Да, значит!
— Да ни черта она не значит! — грубо отрезал Антон, чувствуя напряжение и тягостную дрожь, и какую-то злую сладость, пугающую и томительную. — Кому это теперь вообще надо, если и без работы вполне можно прожить? Ну какой, вообще, смысл зарабатывать на то, что можно взять и так, даром?! Скажи мне? С работы она будет возвращаться! — фыркнул он. — Откуда возвращаться, господи? Из другой комнаты? Или ты не знаешь, как сейчас работают? Будешь ты с девяти до трех дома просиживать, уставившись в монитор, а я рядышком, на диване, уставившись в эсвэ — ну и какая разница?! Я так целый год, как дурак, проторчал за терминалом — хватит с меня!
— Ой-ой-ой! — язвительно протянула Лида. — Переработался, бедненький!
— Да при чем тут переработался, не переработался! Просто не хочу я всю жизнь у компа отираться! Поймешь ты это когда-нибудь или нет?! Ты что, думаешь, меня совсем работать не тянет? Да я б с удовольствием занялся какой-нибудь настоящей, живой работой! В космосе где-нибудь, в океане хотя бы… Только кто ж меня туда возьмет? Ну не хватает если мне образования — я ж тебе говорил уже!
— А кто тебе не давал его получить?! — с силой сказала девушка. — Когда ж ты наконец поймешь, что нельзя жить так, как ты живешь?! Ну что ты меня мучишь?!
— Лида!.. — сказал Антон страдающим голосом.
— Что — Лида?! Что — Лида? Тебе уже двадцать два, Антон! Двадцать два! И чего ты добился в жизни, скажи? Как был ленивым, разболтанным мальчишкой, так ты им и остался! Вон выкрасил волосы, как попугай, и вперед! Гонять по шоссе на скорости 200 кэмэ в час и ни о чем не думать! Собираться с такими же, как ты, балбесами где-нибудь под грезогенератором, пиво дуть и шляться в виртуалке с утра и до утра — это ты называешь жизнью?! И ты еще хочешь, чтобы я жила с тобой?!
— Лида, — оправдывался Антон, — тебе не нравились мои друзья — я их оставил! Я не подхожу к виртуалке! Я бросил пить! И не гоняю я ни по каким шоссе — ты же видишь! Тебя вот везу! Ну разве не так, скажешь?!
— Все так, — устало сказала Лида. — Ты перечислил все, Антон, чего ты больше не делаешь. Молодец. Тогда почему ты ничего не сказал о том, что ты делаешь? Ну чем ты занят? Да ничем! — бросила она с отвращением и сухо добавила: — Останови, я здесь сойду.
Атомокар притормозил перед домом с патио и верандой, почти полностью увитой чайной розой. Лида гибко выскользнула из машины (Антон взволновался), но процокать каблучками и скрыться не спешила. Что-то ее удерживало.
— Не злись, — негромко сказала она, — но ты сам виноват: не надо было меня выводить! А я тебе всегда говорила — чтобы быть с кем-то, надо быть кем-то. Я тебе нравлюсь, и ты мне тоже (у Антона внутри что-то сладко заныло), но этого мало… Я люблю роскошь, я хочу сказку! Мне нужны друзья, любовь и интересная работа, а если в отпуск — то на Луну или в «Оранжереи». Я стою дорого!
— Но у меня же все есть, — заспешил Антон. — И дом есть, и машина вот, и вещей — вагон и маленькая тележка!
Лида улыбнулась.
— У него все есть! — сказала она снисходительно. — Господи, что у тебя есть? Дом у тебя есть? Что ты называешь домом? Тебя поселили в стандартном модуле, Антон, а на то, что тебе выдают «во обеспечение минимума потребностей», дома не купишь.
— Мне хватает!
— А мне — нет! — отрезала Лида и продолжила менторским тоном: — Столько, сколько тебе дает Фонд, получает лишь плохой работник. А вот хороший зарабатывает в десять, двадцать, во сто раз больше! Да и разве в деньгах дело? Я же хочу гордиться своим мужчиной, понимаешь? Хочу, чтоб все его уважали, а женщины чтоб завидовали мне, что он у меня такой — настоящий!
— Ая, выходит, ненастоящий? — проговорил Антон, сдерживаясь.
— Ты? — сказала Лида по-прежнему снисходительно. — Мужчинка ты…
— Да пошли вы все! — гаркнул Антон и рванул с места, аж покрышки взвизгнули.
Он пронесся через площадь, распугивая шарахающихся туристов, свернул у вокзала налево, нырнул под мост и дунул куда-то вверх по Одесской — лишь бы подальше! Чтоб только не видеть понурую стройную фигурку. На шоссе, где гонишь со скоростью 200 кэмэ и ни о чем не думаешь! И ни о чем голова не болит!
«Напьюсь! — подумал с отчаянием Антон. — Наклюкаюсь! Наберусь как свинья! До одурения! И идет оно все к черту!»
Шоссе поднялось на эстакаду, и та, как на цыпочках, пересекла глубокий овраг— широкий, обрывистый, заросший колючим кустарником с меленькими розовыми цветочками. Круча оврага пряталась в зарослях акации, а вдоль него возвышались решетчатые столбы энергоотвода с огромными серебристыми кольцами наверху.
«Погано как…» Еще стыла в душе обида, а чувство вины уже пекло Антона на медленном огне. Самое паршивое, что Лида была права — во всем! — и нечего ей было возразить. Это как раз обиднее всего — слышать от любимой девушки, какой ты ленивый, трусливый, нерешительный, безвольный, инфантильный, — корчиться в душе и молчать! Молчать и быть согласным. Потому что все болючие слова, роняемые яркими, безжалостными губками, оборачивались правдой, только правдой, и ничем, кроме правды. Как приговор.
«Подсудимый Антон Малкович Родин! Вы обвиняетесь в том, что являете собой простеца, лжеца, лодыря, тунеядца, мямлю, труса, скунса, козла, осла, мартышку…» — Нет, кажется, это уже из другой оперы…
Антон мрачно усмехнулся. Лида Мазуренко — девочка из примерной семьи. Ее примерно воспитали в школе. Примерная девочка. Красавица и умница. Вон поступила в Одесский университет. Хоть и со второй попытки, но поступила же! И примерно учится. Вот окончит и станет примерным специалистом. Обязательно окончит. Чего бы ей не закончить? Чтобы Лидочка, да не закончила? И найдет себе примерного мужа. Настоящего! Пчелку. Надо же ей было встретить трутня… Нет, даже не трутня — слизня! Мерзкого, как харчок…
