Артур Кларк - 2061: Одиссея Три
Впрочем, у них, если задуматься, не было оснований для недовольства. Подготовка корабля к полету велась в такой спешке, что до самого конца не было ясно, найдется ли вообще на борту место для ученых с их приборами. А теперь они предвкушали, как будут размещать инструменты вокруг кометы и на ней самой в те исторические дни, прежде чем она обогнет наше светило и снова отправится к окраине Солнечной системы. Члены научной группы знали, что исследования кометы Галлея создадут им солидную репутацию в ученом мире. Поэтому только в минуты крайней усталости или неполадок с приборами они начинали сетовать на шумную вентиляцию, тесноту кают, в которых негде повернуться, и появляющиеся порой запахи сомнительного происхождения. Но никто не жаловался на качество пищи. По всеобщему признанию, она была отменной.
– Мы питаемся куда лучше, – заверил пассажиров капитан Смит, – чем Дарвин на борту «Бигля».
Тут же отозвался Виктор Уиллис:
– Откуда он это знает? Между прочим, капитан «Бигля» после возвращения в Англию перерезал себе горло…
Подобное заявление было типичным для Виктора, который был непревзойденным популяризатором науки (как отзывались о нем поклонники) или поп ученым (как именовали его враги; впрочем, называть их врагами не совсем справедливо: в его таланте никто не сомневался, хотя это признание и звучало иногда как бы сквозь зубы). Его мягкий акцент жителя Тихоокеанского побережья и экспансивные жесты перед камерой давали неистощимую пищу пародистам; вдобавок, ему ставили в заслугу (или в вину) возрождение моды на длинные бороды. «Человек с таким количеством волос, – любил говорить один из его критиков, – непременно старается что-то за ними спрятать».
Виктор Уиллис был, без сомнения, самым легко узнаваемым из шести знаменитостей на борту «Юниверс» – Флойд, отказывавшийся признать себя в их числе, иронически именовал остальных «знаменитой пятеркой». Эва Мерлин даже по Нью-Йорку гуляла неузнанной в тех редких случаях, когда покидала свою квартиру на Парк-авеню. Дмитрий Михайлович, к своему немалому огорчению, был ниже среднего роста на добрых десять сантиметров; возможно, именно этим объяснялось его пристрастие к оркестрам с тысячью исполнителей – живых или синтезированных, – что, однако, не делало его облик особенно известным широкой публике. Клиффорд Гринберг и Маргарет М'Бала тоже принадлежали к категории «знаменитых неизвестных», что, впрочем, несомненно изменится после их возвращения на Землю. Первый в мире человек, ступивший на поверхность Меркурия, оказался самым обычным мужчиной с приятным, незапоминающимся лицом; к тому же прошло больше тридцати лет после этой всемирной сенсации, когда его лицо не сходило с телевизионных экранов. А мисс М'Бала, подобно большинству авторов, уделявших мало внимания публичным выступлениям и раздаче автографов, вряд ли узнал бы кто-нибудь из бесчисленных миллионов ее поклонников. Пришедшая к ней литературная слава была одной из сенсаций сороковых годов. Научное исследование греческого Пантеона вряд ли могло претендовать на место в списке бестселлеров, однако воображение писательницы перенесло неистощимый запас вечных мифов Древней Греции в современный космический век. Имена, столетия назад известные лишь астрономам и тем, кто занимался изучением классической истории, были теперь в обиходе каждого образованного человека; почти ежедневно поступали новости с Ганимеда, Каллисто, Ио, Титана, Япета или даже менее заметных, затерянных в глубинах космоса миров вроде Карме, Пасифеи, Гипериона, Фебы…
И все-таки ее книга стала бы всего лишь популярной, не более, если бы писательница не занялась изучением сложной и запутанной семейной жизни Юпитера – Зевса, отца богов. И тут на редактора нашло гениальное озарение: он изменил первоначальное название книги «Вид с Олимпа», данное автором, на «Страсти богов». Ученые авторитеты, пожираемые черной завистью, обычно называли книгу «Похотливые олимпийцы», но все они, без исключения, жалели, что не являются ее авторами. Неудивительно, что именно Мэгги М. – так сразу окрестили писательницу ее спутники – впервые упомянула выражение «Корабль дураков». Виктор Уиллис тут же подхватил его, мгновенно оценив остроумную связь с прошлым. Почти сто лет назад сама Кэтрин Энн Портер, автор знаменитого романа, вместе с группой ученых и писателей поднялась на борт океанского лайнера, чтобы наблюдать запуск «Аполло-17», ознаменовавший завершение первого этапа исследования Луны.
– В этом что-то есть, – многозначительно заметила мисс М'Бала, когда ей передали слова Уиллиса. – Может быть, стоит задуматься о третьем варианте. Разумеется, окончательное решения я приму после возвращения на Землю…
Глава 11
Обман
Прошло много месяцев, прежде чем Рольф Ван-дер-Берг снова получил возможность сосредоточить свои мысли и энергию на горе Зевс. Укрощение Ганимеда отнимало у него все силы и время, и он часто покидал свой кабинет на базе Дарданус на несколько недель, занимаясь изысканиями на трассе проектируемой монорельсовой дороги от Гильгамеша до Осириса. Географическая обстановка на третьей и самой большой из юпитерианских лун после вспышки Юпитера резко изменилась и продолжала меняться. Новое солнце, растопившее лед на Европе, не было здесь, на расстоянии в четыреста тысяч километров, таким жарким, но его лучи несли достаточно тепла, чтобы в центре той стороны, что была постоянно обращена к Люциферу, установился умеренный климат. Там находились мелкие небольшие моря – размером со Средиземное на Земле, – простирающиеся до сорокаградусной широты к северу и югу. Мало что уцелело от поверхности Ганимеда, которую отражали карты, созданные в двадцатом веке по снимкам с «Вояджеров». Таяние вечной мерзлоты и происходящие время от времени тектонические конвульсии, вызванные к жизни теми же приливными силами, что действовали и на двух внутренних лунах, превращали Ганимед в кошмар для картографов. Но именно эти факторы делали его раем для планетарных инженеров. Новый Ганимед был единственным миром, за исключением безводного и куда менее гостеприимного Марса, где люди когда-нибудь смогут ходить под открытым небом без скафандров или других средств защиты. Здесь было сколько угодно воды, все химические вещества, необходимые для жизни, и климат – по крайней мере пока над головой сиял Люцифер – теплее, чем на значительной части Земли.
Самым важным явилось то, что на Ганимеде больше не нужно было носить скафандры, закрывающие все тело. Хотя атмосфера еще не была пригодной для дыхания, она стала достаточно плотной, и приходилось пользоваться лишь масками и кислородными баллонами. А через несколько десятилетий, по предсказаниям микробиологов, которые, однако, избегали указывать более конкретные сроки, не понадобится даже и этого. По всей поверхности Ганимеда рассеяли множество штаммов бактерий, вырабатывающих кислород; большинство из них погибло, но уцелевшие чувствовали себя как дома, начали стремительно размножаться, и регулярно проводящийся анализ состава атмосферы указывал на медленный, но неуклонный рост содержания кислорода. Эти графики были первым экспонатом, который демонстрировали – с понятной гордостью – посетителям базы на Дарданусе. Длительное время Ван-дер-Берг следил за данными, поступающими с «Европы-6», надеясь, что когда-нибудь в момент пролета спутника над горой Зевс облака снова рассеются. Он понимал, что вероятность подобного совпадения ничтожна, но пока был хотя бы малейший шанс, ему не хотелось прибегать к иным методам изучения загадочного явления. Ван-дер-Берг не торопился, дел у него и так было выше головы, к тому же разгадка могла оказаться самой тривиальной и не представляющей интереса. И вдруг «Европа-6» прекратила свое существование (почти несомненно в результате случайного столкновения с метеоритом). На Земле Виктор Уиллис, по мнению многих, поставил себя в дурацкое положение, взяв интервью у людей, пытавшихся разгадать тайну Европы, – «европсихов», занявших сейчас место распространенных в прошлом фанатиков НЛО. Некоторые из них утверждали, что «Европу-6» вывели из строя козни существ, населявших мир, вокруг которого она обращалась: то обстоятельство, что спутнику позволили беспрепятственно функционировать целых пятнадцать лет – почти вдвое больше запланированного срока, – ничуть их не смущало. Нужно отдать должное Виктору – он весьма аргументирование отстаивал свою позицию и опроверг большинство доводов, выдвинутых оппонентами; и все-таки все сошлись на том, что не следовало вообще предоставлять этим чокнутым такую возможность. Для Ван-дер-Берга, которому необыкновенно импонировало прозвище «упрямый голландец», данное ему коллегами, и который всячески старался оправдать такую характеристику, гибель «Европы-6» была вызовом, и он не мог его не принять. Он знал, что спутник никто не собирается заменять, ибо кончина необычайно говорливого космического долгожителя была воспринята с глубоким вздохом облегчения.
