Кир Булычев - Тайна Урулгана
Потом пошли прочь. Дуглас хромал и опирался на плечо Лю.
Когда они поравнялись с сараем, Лю сказал медленно и понятно для Кости:
– Организатор этого нападения, ваша милость, скрывается здесь.
Костя присел за углом.
Но было поздно.
Он поднял голову. Дуглас и китаец стояли прямо над ним, и даже в полумраке было видно, как они улыбаются.
И тут же они исчезли. Ушли.
А Костя еще долго, минут пять, сидел на корточках, переживая унижение и не зная, что делать. Его вернули к действительности стоны товарищей, что пришли в себя. Костя подошел к ним.
Ничего ему не оставалось, как укорять их за плохую работу.
– Что же вы? – сказал он. – Как же вам доверять можно? Двое на одного и не смогли, а?
– Сам бы смог? За сараем корчился, – сказал Косой. Нравы в Сибири простые, там и подчиненный человек может высказать господину горькую правду.
Молчун только отхаркнулся и побрел прочь. А Косой добавил:
– Папаша будут недовольны.
– Но ты ему не скажешь?
– Дурак, – сказал Косой. – Я не скажу – он сам скажет. Он же нас узнает. Тебе что, ты – сынок. А мне жить.
И пошел к Ефрему Колоколову каяться.
Дуглас жаловаться не стал. Принял ванну, китаец потер ему спину, сделал массаж. А Колоколов подождал его в гостиной и, когда тот вышел в длинном халате, с трубкой в зубах, гладкий и вроде бы не поврежденный, если не считать припудренного синяка под глазом, сказал:
– Произошло недоразумение. Больше такое не повторится. Дуглас понял, о чем говорит миллионер. Он сдержанно кивнул. Тогда Ефрем Ионыч понял, что Костю надо отправлять в другую сторону. Подальше от англичанки и ее спутника.
Ночью Дуглас пытался открыть дверь в комнату Вероники, скребся, но в доме Колоколовых на всех дверях есть внутренние засовы. И Вероника закрыла дверь на засов. Дуглас звал ее, шептал, прижав губы к щели, потом раздались шаркающие шаги, на лестнице зашевелились тени – кто-то шел со свечой. Дуглас на цыпочках кинулся к своей двери. Не сразу нашел ее и вынужден был отвечать на русский вопрос Ефрема Ионыча:
– Кто там шляется?
– Это я. Разыскиваю туалет.
– Горшок под кроватью, – строго сказал Колоколов, который догадался, что разыскивал англичанин, а этого в своем доме не желал.
* * *На следующий день Мюллер был у Филимонова, они обсуждали, как лучше добраться до болида. Потом вместе пошли за советом и помощью к Колоколову. Колоколов заставил ждать – он наблюдал за погрузкой паузков, что были привязаны у мостков.
Колоколов велел Мюллеру с Филимоновым ждать в конторе, но было жарко, безветренно, они предпочли посидеть на лунной колоде. Мюллер, глядя в жухлую траву, увидел тонкую серебряную серьгу с изумрудиком и подумал, что серьга принадлежит кому-то из горожанок, что камешек в ней не настоящий, и не стал подбирать. Так он и не узнал, что серьгу с утра искала мисс Смит.
Солнце пекло – был один из последних теплых дней в году. Дальний берег Лены едва угадывался, до него было верст пять. Там начинались сырые, поросшие хилыми лиственницами низины. Мюллер хорошо изучил карту, он как бы летел подобно птице над местностью. Ниже к реке подходили справа горы – хребет, к которому надо будет пробираться. Мюллер утром имел разговор с исправником, просил отпустить с ним Андрюшу, но исправник заупрямился, тупо утверждал, что ссыльный убежит в Америку, а ему, исправнику, будут перед пенсией неприятности. Мюллер полагал, что исправник рассчитывает на взятку, но у экспедиции было много бумаг и рекомендательных писем, а денег мало. Андрюша был готов работать бесплатно – только бы вновь прикоснуться к науке.
Колоколов, поднимаясь от пристани, позвал их в контору. Он был вежлив, расположен к профессору, даже выказал интерес к геологии и пригласил Мюллера вечером к себе посмотреть коллекцию минералов, собранную людьми, просил порекомендовать в Петербурге хорошего специалиста, чтобы поискал руды на Урулгане. Мюллер нашелся, сказал, что Андрюша Нехорошев – лучший его ученик. Нет, сказал Колоколов, Андрюша хлипкий, ему не вытянуть, нужен крепкий мужик, чтобы его слушались и боялись. Без страха здесь ничего не сделать. Тогда Мюллер попросил Колоколова походатайствовать за Андрюшу – он ему будет нужен в поисках метеорита.
Колоколов согласился. Легко, как отмахнулся от комара, – пускай профессор не беспокоится, Андрюша с ним пойдет. И он пошлет туда же своего сына и наследника. Ему полезно побывать в тайге с учеными людьми.
Даже Филимонов удивился: Колоколов не любил отпускать сына. И если отпускал, то только по торговым делам.
– А сам я в Булун поеду, – сказал Колоколов. – В этом году ярмарка будет там большая. Без меня не обойдутся.
Филимонов смотрел на миллионщика – и не верил. Какие бы дела ни были в Булуне, они для Колоколова невелики. Торговля с тунгусами да якутами – малая толика его дел. Ни Филимонов, ни профессор не связали этого намерения короля тайги с приездом Вероники Смит. И не поняли, что желание отправить сына за Урулган связано с тем же.
Колоколов сказал, что сам подберет что нужно для экспедиции, лошадей и провизию – все должно быть основательно. А за это профессор будет в тайге поглядывать по сторонам: если какие выходы руды или еще что из геологических находок, он рассчитывает, что профессор не забудет об интересах Колоколова. На том и порешили – профессор был только рад угодить любезному господину негоцианту.
В тот же день, еще до обеда. Колоколов сам пошел к исправнику, хотя мог бы позвать его к себе в контору. Пил чай, спрашивал, как здоровье супруги, как дети в Иркутске. Потом сказал, что ему нужны двое из ссыльных. Андрей Нехорошев полезен петербургскому профессору. А Ниночка Черникова позарез нужна для англичан. Без нее они как немые.
– Но ведь этот лошак английский, он же по-нашему бормочет, – возразил с тоской исправник. Он понял, что ничего от Колоколова за ссыльных не получишь. И это было грустно. Исправник сердился на профессора – наверняка нажаловался. Да что поделаешь?
А как прочие встретили это решение Колоколова? Ниночка даже обрадовалась. Она на все была готова, только бы не оставлять вдвоем Костика и развратную европейку, типичную представительницу господствующего буржуазного сословия. Пускай Костик пойдет в тайгу с профессором, пускай там комары выпьют из него лишнюю кровь.
Дуглас также был рад – еще не хватало, чтобы Вероника увлеклась всерьез этим русским медведем.
О Веронике ничего сказать было нельзя: ее мысли трудно поддаются разгадке, да чаще она и сама не знала, что ей лучше, а что хуже. Ей был свойствен фатализм, хотя она пыталась, плывя по воле случая, дожидаться благоприятного стечения обстоятельств. В первую очередь она искала отца. Или хотя бы его могилу. Все остальное приложится. Костя в ее мыслях занимал куда меньше места, чем его отец.
