Николай Дубов - Колесо Фортуны
Тут Юку занесло в такие фантастические сферы, где все окончательно перепуталось - тайны египетских пирамид, исчезнувшие сокровища Монтесумы, Летучий Голландец, проклятье Тутанхамона, три карты из "Пиковой дамы", летающие тарелки и прочие дива и чудеса, о каких она слышала или читала.
Стоит ли после этого удивляться, что к сообщению Сашка Юка отнеслась без всякого интереса. Сашко пробрался к ней в тайник, где Юка лежала на животе и, подперев подбородок кулаками, думала. Сашко присел на корточки, полистал отброшенную книжку и сказал:
- Чудно!
Юка перевела на него взгляд.
- Плачет, - пояснил Сашко.
- Кто плачет?
- Да тот американец. Я по тропке шел мимо камня, где - помнишь? - Антон с Боем прятались. А он на том камне сидит. Я думал, рыбу ловит, так спиннинг под камнем валяется, а он просто так себе сидит, ничего не делает, только на речку смотрит. А по щекам слезы текут.
- Ну так что? - сказала Юка.
Сашко пожал плечами.
- Да нет, ничего... Только я никогда не видел, чтобы такой здоровый дядько просто так сидел и плакал.
- Наверно, пьяный. Пьяные часто плачут. Почему-то им становится себя жалко, и они начинают плакать.
- Не! - решительно сказал Сашко. - Было б заметно. Шо я, пьяных не видел?
- Ну, тогда, может, по дому, по родным соскучился?
- Может, - подумав, согласился Сашко. - Купаться пойдем?
Юка отрицательно повела головой. Она смотрела в спину уходящему Сашку и колебалась: рассказывать или не рассказывать? И твердо решила: нет! Никому нельзя рассказывать. Ни Сашку, ни Толе - начнет умничать, ни папе - будет смеяться... Какая тайна допустит, чтобы в нее вламывались целой оравой? Она и одному-то может не открыться, а уж целой толпе сразу - смешно даже думать... Про себя Юка решила: все это, конечно, предрассудки, суеверие и так далее, надо верить науке, а не сказкам темных людей, однако наука наукой, но она же себе никогда в жизни не простит, если, встретившись с живой знахаркой, может, даже ведьмой, не выяснит все до конца, не проверит и не докопается. А вдруг...
С маминого разрешения Юка взяла пачку чая, сахар, немного печенья и перед вечером пошла к соседке. Лукьяниха, как всегда, ласково встретила ее, захлопотала, чтобы отблагодарить гостью и самой побаловаться чайком.
- Ах, кабы знать-то, - приговаривала она, - я бы
загодя в Семигорье сходила, ключевой водички припасла...
- А какая разница? Вода и вода.
- Вот-вот! Все так-то... Всё спешат, спешат, неведомо куда, неведомо зачем. Что из колодца, что из болотца - налил живот, и ладно... А раньше жили осмотрительней.
Ну, в деревнях чаю не пили - дорого, да и толку в нем не понимали. А вот в обители Семигорской...
- Какая еще обитель?
- Ну как же! Ты небось у Сокола-то бегала, в Семигорье на горушке церковь видала? Раньше там не только церковь - целая обитель была, монастырь. Это уж после революции иноков разогнали, обитель разорили, одна только церковь осталась... Такого духовитого чая, как в той обители, нигде не было. А почему? Иноки ни из реки, ни из колодца воды не брали. За Семигорьем в лесочке ключик из земли бил. Невеличкий такой ключик, тоненький, только уж вода в нем - слаще да чище не найти. Иноки следили за ключиком, оберегали его. И уж на чай только оттуда воду и брали. На господский двор тоже возили.
- Господский?
- А вон над речкой. Сейчас-то пепелище, голые стены, а какие хоромы были!.. Да что здесь! Говорили, будто воду из того ключика самому архиерею возили...
- А сейчас?
- Что ж сейчас? Забросили, засорили. Воде выходу нету, и стоит там болотиной...
Юка слушала вполуха, все собираясь и никак не решаясь задать вопрос, ради которого пришла.
- Бабушка, - сказала она наконец, - можно, я спрошу? Только вы, пожалуйста, не сердитесь и не обижайтесь... Ну, как это сказать? Вы ведьма, да?
Лукьяниха упустила алюминиевую ложку, всплеснула руками.
- Господи! Да как... Да что ты выдумала, Христос с тобой?! Как у тебя язык-то повернулся?
- Ой, я не так... Простите, бабушка! Я не то хотела сказать... Ну как это? Знахарка, да? Или - ворожея?
- И не знахарка я, и не ворожея! Постыдилась бы такую пакость на старуху наговаривать! Грех тебе! Совестно обижать меня!
Лукьяняха заплакала, и у Юки тоже защипало глаза.
Ей было мучительно стыдно - она же всегда стояла за справедливость, а тут вот взяла и ни за что ни про что обидела несчастную старушку...
Юка вытирала глаза и шмыгала носом, пыталась объяснить, что она совсем не нарочно, не со зла и вовсе не хотела обидеть... Просто она слышала вчера, когда приходила эта женщина, как просила помочь Митьке Казенному и как Лукьяновна читала заклинания.
- Типун тебе на язык! Каки это заклинания? То молитвы, дурочка. Молитвы!.. Еще бабка моя, царство ей небесное, когда люди приходили за помочью, так-то молилась. Я у нее и переняла. Только уж давно все, почитай, перезабыла... А ты вон куда! Знахарство - грех смертный! Знахарям-то разве бог помогает? Разве они богу служат?.. Сатане они служат!.. Господи, помилуй меня, грешную!..
Старуха еще долго вытирала слезы, крестилась, поминала бога и святых угодников, но, в конце концов, смягчилась. Сладкий чай помог окончательному примирению, настроение Лукьянихи стало даже благодушным, и она сама вернулась к роковой теме.
- Знахарь! Знахарь ведь это человек, который тайное знает, другим неведомое...
- А какие они? Вы хоть одного видели? - снова загорелась Юка.
- Ох, видела, помилуй мя, господи! Я об том сколько годов и вспоминать боялась... Теперь-то уж, должно, ничего. Должно, успокоилась душа его грешная, - перекрестилась старуха.
- Чья?
- Старого барина, упокой, господь, его душу!
- А кто он был?
- Я ж говорю - барин. Большой дом над речкой построил молодой барин на моей памяти, уже после смерти старого. Ну, комнаты, где старик жил, рушить он не посмел. А так построил, что они в новый вросли. Так и стояли - никто в них не жил и не заходил никогда.
- Заколоченные?
- Почто заколачивать? Страх пуще гвоздей держит.
Там портрет висел. На него глянуть, и то со страху помереть можно было. Сейчас про то никто не помнит.
Да и кому помнить? Перемерли все тогдашние люди, одна я зажилась... А в свое время - гроза на всю округу.
- Что ж он, бил всех?
- Бить не бил. Нет, не бил. Страх к нему был, прямо ужас какой. Взгляд у него такой дикой да страшный, как глянет - девки да бабы прямо обмирали... Сила в нем такая была.
- Значит, он был колдун?
- Не знаю, милая, колдун ли, знахарь ли... Знахари, они ведь как? Перед смертью всю свою силу, всю бесовскую науку должны обязательно кому другому передать.
Как не передаст - нет ему покоя на том свете, он то и дело на этот шастает, ищет, на кого заклятье свалить...
