Дай бог каждому - Каганов Леонид Александрович

Послышался свист, я испугался, что датчики обманули и выходит воздух. Но это просто чуть выровнялось давление. А затем мне в лицо ударил солнечный свет, я увидел бескрайнюю степь и почувствовал невероятную какофонию запахов. Ливэй радостно заверещал и стал рваться из рук, но я только сжал его сильнее.

Степь начиналась прямо у люка и тянулась до самого горизонта. Было тихо, только стрекотали кузнечики – точно как в фильмах о степи. Вдалеке, справа и слева, возвышались два гигантских купола – уродливые, закопченные и оплавленные. Похожие на перевернутые горшки, обожженные со всех сторон неведомыми силами. Я понял, что это такие же корабли, как и наш.

Между ними торчала многоэтажная пагода из стекла и металла. А сверху было синее-синее, бескрайнее небо. Оно было бесконечным. Объемно-бесконечным. Таким может быть небо лишь для тех, кто в жизни не видел ничего шире ангара. Дорого бы я дал, чтобы взглянуть на это двумя глазами.

Закружилась голова. Я развернулся и потянулся к клавише, уже запоздало понимая, в чем фокус. Так и было – в обратную сторону шлюз почему-то не пускал. Тогда я вынул селектор – здесь, на границе корабля, селектор все еще работал!

Я вызвал старейшину Цы. Когда он наконец ответил, голос его был заспанный. Но когда я сказал, что я в открытом шлюзе за бортом, он сразу проснулся. Честно говоря, я не особо рассчитывал, что он мне поверит. Я не любил старейшину Цы, и он меня не любил, мы оба это знали. Но он был человеком умным. И хорошо знал физику. Пока я рассказывал ему про маятник, он уже спускался вниз. Когда я описывал степь, он уже стоял по ту сторону шлюза, смотрел на табло и констатировал: шлюз действительно открыт наружу и там действительно кто-то есть.

«Значит, мы никуда не летали… – глухо произнес старейшина. – Для чего это было нужно?»

«Не знаю, – ответил я. – Может, для науки. А может, нас показывали в телесериале длиною в семьдесят лет».

Старейшина сообщил, что нажимает клавишу со своей стороны. И никакого эффекта. Было ясно, что шлюз пускает только наружу. И тогда старейшина приказал мне выйти из шлюза. Я снял с Ливэя шелковую шлеечку и положил ее на пол шлюза – пусть будет еще одно доказательство, что я звонил именно отсюда. Затем прижал поросенка покрепче и спрыгнул в траву. Шлюз немедленно закрылся за моей спиной. Селектор уже не работал. Сначала я ждал, что старейшина выйдет, но он не выходил. И я понял, что он и не будет покидать корабль – как минимум он должен сделать объявление на Совете.

Я развернулся и зашагал к пагоде. Ливэй вырвался из рук и с визгом пустился по траве, описывая вокруг меня круги. А я шел и смотрел на оплавленные бока гигантских горшков. И вдруг с облегчением понял: нет, летали! Все-таки мы куда-то летали!

Когда я подходил к пагоде и оттуда мне навстречу выскочил улыбающийся Ян, то я уже не удивился. Мы обнялись, и Ян повел меня внутрь. Мы сидели на веранде, распахнутой всем ветрам, и пили чай. Настоящий чай оказался горьким и невкусным, совсем не таким, как соевый чай на корабле. Но я все равно его пил и смотрел, как по степи носится совершенно счастливый Ливэй. А Ян рассказывал. Медленно и уверенно, будто три месяца репетировал эту беседу.

– Я ждал, что ты догадаешься и выйдешь раньше остальных. Я хотел, чтобы тебя вывели, но это нельзя было никак сделать. Знай: мы летали. Но нас вернули с середины пути. Мы стоим здесь уже семь лет – помнишь те загадочные гравитационные толчки? Все приборы корабля под контролем. И все это называется психологическим карантином. Специальная программа, рассчитанная на пятнадцать – двадцать лет. Сначала нас изучали. Теперь переписка. Потом живое общение. Потом – как будто транспортировки на Землю и обратно. И только потом им откроют, что они на Земле. Поверь, это необходимо. Ни тебя, ни даже меня больше не пустят на корабль, чтобы мы не испортили программу. Через пару лет, когда мы немного освоимся, нам позволят общаться с родными.

– И как мы им объясним, где мы? – удивился я.

– Случайность при наладке телепортации. Не важно.

– Я не понимаю, зачем это все?

– На корабле люди, которые всю жизнь верили, что они герои и несут славу Родине. Они готовы были отдать за нее жизнь. Многие из них не выдержат, когда узнают правду. Полет этот был не нужен. На северном краю галактики еще полвека назад высадились финны. Да и Великой Китайской Империи больше нет, есть просто народ Земли.

– Я не понимаю. Если это сильные люди, готовые отдать жизнь в борьбе, – почему они не смогут пережить известия, что они на Земле?

– Когда человек отдает жизнь в борьбе – он расстается со своим будущим. А нашему кораблю предстоит расстаться со своим прошлым. Нам с тобой легче – мы молодые, у нас маленькое прошлое. А у нашего деда прошлое – вся его жизнь. Переживет ли он? Не будет ли чувствовать себя несчастным до конца дней?

– Не знаю, – сказал я. – Меня на корабле больше всего угнетала эта ваша ложь. Я чувствовал ее. И дед чувствует.

– Это у нас семейное, – улыбнулся Ян. – Поэтому мы здесь. Может, и наш дед скоро решит выброситься в открытый космос, кто знает? Но сможет ли он здесь освоиться? Ты сможешь. Я осваиваюсь и тебе помогу. Я теперь консультант по реабилитации. А начальник отдела – господин Су. Он тут совсем хорошо освоился.

– Понятно, – кивнул я.

– Посмотри налево – это стоит покоритель южного края галактики. Он пустой уже тридцать лет, им сообщили сразу. Ничего хорошего не вышло, поверь мне. А теперь посмотри направо – это покоритель восточного края. Там случилась авария, они боролись со смертью пятьдесят лет, у них начались чудовищные болезни и перестали рождаться дети. Когда их нашли – там осталось два десятка стариков. Из корабля вывели одного лишь старейшину и очень аккуратно показали новый мир. С ним работали лучшие психологи. Он умный и быстро все понял. И сказал, что жить в этом мире для него невыносимо тяжело и он просит, чтобы экипажу разрешили дожить свой век в родном доме. Он тихо вернулся на корабль и сказал своим, что провалялся в коме среди руин нижнего трюма. Ему поверили, там бывало и не такое. Что там сейчас – неизвестно, наблюдение сняли, как он и просил.

Я долго молчал, пытаясь переварить услышанное.

– Тяжело для начала? – улыбнулся Ян.

– Так, в меру, – сказал я.

– Согласись, не многие на нашем корабле спокойно воспримут все то, что я тебе сказал.

– Не многие, – согласился я.

– А это только первая часть правды. А есть и вторая.

– Выкладывай, – кивнул я.

– Готов? Это очень добрый мир. И ты это поймешь. Это мир удивительно простой, удобный и полезный. Но он двигается по своим законам – как маятник, и нельзя вставать на его пути. Прости за аналогию. Кстати, уже сегодня вечером ты будешь смотреть на мир двумя глазами.

– За это отдельное спасибо, – кивнул я.

– Но этот мир пока не для нас. Мы здесь дикари. За семьдесят лет здесь произошло слишком много. Представь, что к нам на корабль попал пещерный человек, который стал бы гадить в коридорах, разводить костры в каюте, пытаться убить и съесть врагов? Так вот и мы здесь такие. Совершенно не владеем технологиями, никому не интересны и попросту опасны. Мы пока только куски мыслящего мяса, которые родились вчера и умрут завтра, в нашей голове сам собой вырос разум и живет в полной изоляции. Это трудно понять, тут многое для тебя окажется немыслимым, и надо будет привыкать. Ты уже готов ходить в туалет по электронной почте?

– Что? – изумился я.

– Это шутка. Но в ней доля правды. Будет очень трудно освоиться в этом мире. У нас пока есть только Идентити, мы даже не представляем, что еще бывает Виртуалити и Глобалити.

– Что это? – спросил я.

– Я третий месяц пытаюсь понять, что это, чтобы начать строить и получить права, – усмехнулся Ян. – Соревновательный конструктор личностных вселенных. Позволительный ресурс всеобщей мыслящей души. Так понятно?

– Понятно, – кивнул я. – Ну что ж. Мне нравится. Но я не понимаю, почему надо врать нашим людям?