Сергей Снегов - Диктатор
— Посмотрим, — хмуро сказал Гамов. — Это противно, но надо видеть, что делаем.
Над рвом взметнулось тело Сербина. Его вопль потонул в разноголосом рёве толпы. Все теперь теснились к обрыву холма, чуть не валясь в ров. Сербин упал в зловонное месиво, вскочил, поскользнулся, опять упал, опять вскочил. Он дико ругался, а ему отвечали хохотом — очень уж смешон был человек, стирающий грязными руками грязь с лица и одежды и что-то со слезами орущий сквозь коричневую маску, облепившую всю голову. Вероятно, были и осуждающие голоса, но их заглушал безжалостный хохот развеселившейся толпы.
Гамов подозвал одного солдата.
— Разыщи командира его отделения. Пусть последит, чтобы Сербин отмылся в Барте и выстирал свою одежду. И пусть передаст Сербину, чтобы до первого боя даже случайно не попадался мне на глаза.
Мы воротились к машинам. Гамов был мрачен и подавлен. Перед лицом бушевавшей толпы он выглядел куда спокойней, чем после так своеобразно ликвидированного буйства. Я подумал, что его мучит стыд за унизительную расправу с солдатом, и сказал:
— Я ждал, что вы расстреляете Сербина, как положено по военной классике. Но вы применили неклассический метод усмирения.
— А что толку его расстреливать? Многие кинулись бы на его защиту. И разве это отбило бы у солдат желание попользоваться богатством? Угроза бунта осталась бы. А на выручку барахтающемуся в дерьме никто не придёт, ещё похохочут. И никто не пожелает очутиться в таком же дерьме. Теперь нападения на машины не жду.
— Почему же вы так мрачны, если шумиха подавлена?
— Я давно уже не думаю о ней. Эта трагедия «Золотых крыльев»… Скоро и нам отбиваться в окружении! Маршал не пришлёт нам настоящую подмогу. И не по военной своей бездарности, а по реальным обстоятельствам. К нам не пробиться ни с востока, ни с юга.
— Гамов, у меня есть план спасения, — сказал я. — Идёмте в штаб.
В штабе я попросил у Пеано карту с последними данными и доложил свой план. Какая сложилась обстановка? С востока четвёртый корпус патинов, с юга дивизии родеров, на севере родеры поспешно уводят пленных «крылышек». Эта эвакуация создаёт непредвиденные возможности. Посмотрите на дороги севернее нас. Они идут в обход наших позиций на Барте. В некий момент колонны пленных будут проходить всего в полусотне километров от нас. Почему нам не ринуться наперерез и не освободить своих? Конечно, к тому времени родеры займут позиции на противоположном берегу Барты, но вряд ли большими силами. Дороги на север, на юг и на восток если и не вовсе закрыты, то чрезвычайно опасны. А на запад прорваться легче. Конечно, прорыв на запад равносилен тому, чтобы поглубже засунуть голову в пещеру врага. Но сейчас там двигается пленная дивизия. Освободив её, мы удваиваем свои силы. Став корпусом из дивизии, мы повернём обратно на врага и пробьём себе выход на восток к своим армиям.
Гамов воскликнул:
— Великолепный план! Я — за!
Пеано, Гонсалес, Павел Прищепа и другие офицеры тоже высказались за операцию. Но генерал Прищепа задумался.
— Генерал, неужели вы против? — удивился Гамов.
Генерал медленно проговорил:
— Не я, а маршал Комлин против. Он предписывает нам насмерть стоять на нашей позиции.
— Генерал, снова спрашиваю — вы против?
Прищепа грустно улыбнулся.
— Трудный вопрос вы задаёте, Гамов, своему дисциплинированному начальнику. Я всю жизнь привыкал исполнять приказания свыше. Вот мой ответ: я за прорыв на запад. Капитан, — обратился он к сыну, — успех операции зависит от вашей разведки. Если вы ошибётесь в скорости движения колонны пленных, в степени их концентрации, поход дивизии будет равносилен удару кулаком в воздух.
— Можете положиться на разведку, генерал, — сказал Павел.
— Пойду отдохнуть. — Генерал выглядел измученным. Мы догадывались, что его не так тяготит слабость после ранения, как то, что обстоятельства принудили идти против предписаний начальства. — А вы подработайте операцию.
— Предлагаю с детальной разработкой операции погодить до получения данных, как эвакуируются пленные, — сказал Гамов после ухода генерала. — Есть другой срочный вопрос — захваченные деньги. Солдат волнует судьба бумажек.
— Вы обещали им, что награждение деньгами будет продолжено, — сказал я.
— Но согласны ли вы? Нужна точность.
Я бы жестоко соврал, если бы сказал, что мне безразлично, как распорядятся деньгами. Всей душой я восставал против того, чтобы разбрасывать деньги, принадлежащие всей стране, а не одной нашей дивизии. Но отмена обещаний Гамова вызвала бы возмущение среди солдат и уменьшила нашу боевую энергию перед рискованным походом в тыл врага.
— Снимаю возражения, — сказал я.
— Тогда разработаем ценник денежных выплат за боевые успехи, — сказал Гамов. — Я раздавал деньги по наитию. Надо установить теперь, чего объективно стоит каждый успех в бою. А завтра развесим ценник во всех полках, чтобы каждый знал, на что рассчитывать.
— Прейскурант цен на геройские подвиги, — невесело пошутил я. Это была моя последняя попытка иронизировать над включением банковских кредиток в штатное вооружение дивизии.
— Меня денежные ценники не интересуют, пойду организовывать разведку, — объявил Павел.
Вместе с ним ушли в свои подразделения и другие офицеры. Остались Гамов, Пеано, Гонсалес и я. Гамов вписывал в лист бумаги наименование подвига и объявлял цену. Он уже заранее продумал каждую цифру. Мы сразу согласились, что за трофейную машину, уничтоженную или сильно повреждённую, надо платить в два раза меньше, чем за целую или требующую небольшого ремонта. То же и для всех видов ручного и стационарного вооружения. Но когда перешли к живой силе, разволновался Аркадий Гонсалес. Я уже говорил, что этот долговязый майор, наш второй оператор, работал с картами добросовестно, но показывал непостижимое равнодушие к реальной сути своих разработок. Он признавался, что ненавидит войну. Такое отношение к своей службе — а его службой было планирование военных операций — не могло способствовать её успеху. Между тем, у нас не было нареканий на квалификацию его боевых намёток. Но если можно было не высказывать своего мнения на советах, он неизменно молчал. А сейчас разбушевался.
— Вы предлагаете платить за убитого врага в пять раз меньше, чем за пленного? Никогда не соглашусь! — кричал он. — Убитый больше не встанет. Его смерть — облегчение для нас. Древние говорили: убитый враг хорошо пахнет. А пленный? Это же обуза! Корми, лечи, охраняй! И он потенциально опасен, ибо может вырваться и опять пойти на нас. А вы хотите платить за потенциального убийцу наших солдат впятеро больше, чем за того, кто уже не нанесёт нам никакого вреда? Это же абсурд!
Гамов возразил:
— Враги такие же люди, как и мы. Большинство из них насильно погнали воевать, они не ответственны за войну, хоть и страшны для нас, когда воюют. Я повышаю плату солдату, берущему врага в плен, за то, что он сохранил человеческую жизнь. Вывел из строя врага, но спас человека. Гонсалес, вы часто говорите, что ненавидите все формы войны. Убийство не ликвидирует войны, за убитого будут мстить. За пленного не мстят. За то, что сохраните пленному жизнь, будут благодарны. Если враг знает, что мы только убиваем, он и в безвыходной ситуации отчаянно сопротивляется и сеет смерть в наших рядах. А если узнает, что мы платим нашим солдатам за сохранение жизни больше, чем за убийство, то разве тогда ему, попавшему в трудное положение, не захочется самому пойти к нам с поднятыми руками, чтобы разделаться с опостылевшей войной? Это же логика, Гонсалес! Не только простая человеческая логика, но и военная! Как же вы этого не понимаете?
Мы с Пеано поддержали Гамова.
Гамов прочёл вслух ценник денежных наград за боевые подвиги:
1. Захват водолёта — 2000000 калонов
2. Уничтожение водолёта — 1000000
3. Захват электроорудия — 200000
4. Уничтожение электроорудия — 100000
5. Захват ручного вибратора — 10000
6. Уничтожение ручного вибратора — 5000
7. Захват автомашины — 20000
8. Уничтожение автомашины — 10000
9. Захват метеогенератора — 4000000
10. Уничтожение метеогенератора — 2000000
11. Захват генерала в плен — 500000
12. Уничтожение генерала — 100000
13. Захват офицера в плен — 50000
14. Уничтожение офицера — 10000
15. Захват солдата в плен — 1000
16. Уничтожение солдата — 200
17. Раненому за ранение — 2000
18. Наследникам убитого — 10000
Захват и уничтожение остального боевого снаряжения и материалов, не упомянутых в настоящем списке, оценивается каждый раз особо — с учётом важности его для успеха в бою.
