Ольга Онойко - Дикая раса
Как нож под ребра.
Один. На всем свете — один.
— Я насчет Ленки еду, — безжалостно продолжал бывший друг, не поднимая глаз от дохлого компьютера. — Она уже практически все знает, что с ней делать теперь? Должен быть какой-нибудь способ выучиться, не торча в гнезде годами. В конце концов, БББ как-то сами до всего дошли, и Ратна тоже.
Синий Птиц уже закрывал за собой дверь.
— Можно?
Повседневность, привычка; это делается на автомате — прикидываешь реакцию, корректируешь до желаемого. Частенько понимаешь, что сделал, только задним числом.
Сейчас у поглощенного собой Димочки выходит именно так.
— Так сильно нужно? — спрашивает Света, глядя в потолок. Она лежит поперек огромной застеленной кровати, похожая на брошенную куклу, слишком неподвижная и по-женски красивая, чтобы казаться ребенком. Поднимает голову. Змеями тянутся косы. Жуткие старческие глаза встречаются с искусственно окрашенными, точно фарфоровыми, пустыми.
— Извини. Не собирался.
— Да я не против.
Тихорецкая садится на краю постели. Васильев проходит в комнату, опускается прямо на ковер, скрестив ноги. Смотрит снизу вверх.
Наконец, улыбается.
— Нервные мы твари, а? — спрашивает он, и с лица Светы уходит пугающая скорбная мудрость.
— Ужасно… Хочу быть амортизатором.
— Да уж. Им с собой не скучно, — Птиц ухмыляется.
Молчат.
— Я тоже, — вдруг говорит Флейта.
— Что?
— Одна. Совсем.
— У тебя есть Солнце. И Юрка.
Она прикрывает глаза.
— Солнце просто есть. Он для всех. И знаешь, правда… я бы не хотела на самом деле, чтобы у нас что-то было. Потому что вытерпеть это может только девчонка-амортизатор. А Юрка… он вообще-то больше при Косте, чем при мне. Я их обоих от бабы Тиши как будто в подарок получила. Зря радовалась.
Птиц вытягивается на ковре, не теряя ее из виду. Он ждет. Сестра по дару не договорила.
— У меня друзья в больнице были, — вслух думает Света, медленные слова падают, точно капли. — Но они почти все умерли. Только двое выздоровели из всех, кого я знала. Но они на другие планеты улетели. Как им из Эрэс звонить было? Да и разговаривать стало не о чем… А остальные, ровесники, даже те, кто старше, они такие дети. Невзрослые, неинтересные. Я себя иногда даже старше Солнца чувствую.
Димочка закрывает глаза.
— С нами, — глубокомысленно замечает он, — ничего сделать нельзя. Только убить, — и слышит, как Тихорецкая смеется: беззвучно, одним дыханием.
— Ты все-таки славный.
— Разумеется. — Птиц блестит зубами в улыбке, не поднимая век. — Нравлюсь?
В лицо ему летит подушка.
Димочка, не двинув бровью, ловит ее и использует по назначению.
Они снова молчат и смотрят друг на друга, две грани золотой тетрактиды, лучшие из лучших. Надежда. Заря постчеловечества. Биологическое оружие.
— Ты его любишь? — вдруг спрашивает Света.
Димочка подскакивает как ужаленный. Белые волосы растрепались, вид у него взъерошенный и смешной.
— Мало мне этой дуры!
Света отмахивается.
— Я не в том смысле.
Синий Птиц вздыхает. Закатывает глаза, падает на одолженную подушку. Думает.
— Ну… — цедит он. — Как-то так вышло… у меня больше никого нет. То есть…
— К тебе все хорошо относятся, но всерьез ты никому не нужен.
— Именно. — Птиц ерошит волосы. Вытягивает длинные ноги в обычных — в кои-то веки — синих джинсах.
— Нервные мы твари… — повторяет Флейта его слова и снова укладывается поперек кровати. — Ди-им!
— Чего?
— А пошли, — наигранное кокетство в ее голосе почти артистично, — себе настроение поднимать?
— Наслышан, — докладывает с ухмылкой Птиц, — как ты орков строить умеешь.
— У меня с орками сложные отношения, — смеется Света. — Я их люблю, а они меня нет.
Это самое опасное и предосудительное корректорское развлечение. На Диком Порту Димочка тоже играл в «построй орков», подзабыв, правда, после акары и алкоголя, что по правилам нельзя доводить «орка» до увечия или смерти. Так, по крайней мере, он понял из скупых и мрачных объяснений Шеверинского.
Выбираешь типчика попротивней, желательно пьяного и агрессивного, можно нескольких — вопрос твоей рисковости и присутствия рядом энергетика. Дразнишь. Орк атакует — и внезапно падает, скрученный кишечной коликой. Можно использовать головную боль или диарею. Случайные вывихи сложнее, но тоже вариант, особенно если орк близко, в ярости и простым приемом его не удержать. Строго говоря, чем лучше знаешь анатомию, тем больше выбор.
— Но я сегодня, — говорит Света, — насчет орков не в настроении. Мы же играть так и не сходили, помнишь? Наряжаться наряжались, но не пошли. А ты, между прочим, обещал.
— Это преступление! — пафосно отвечает Димочка, — против здравого смысла — не разорить казино, если ты можешь это сделать.
Тихорецкая заливается смехом.
Над расправленным на столе браслетником плывет озаренный иллюминацией Райский Сад. Открытая сцена белеет в ночи, она сама по себе огромна, но шоу-голограмма, кажется, достигает звезд… действительно достигает, потому что чудесно яркие звезды в небе — тоже ее часть.
Алентипална, подперев щеку ладонью, смотрит запись. Выпускной вечер прошлого года. На Седьмой Терре сейчас весна, и скоро очередной. По традиции, она приедет в гости. Ребята готовят новый праздник, еще краше, конечно, и ни на что не похожий… Светочка сказала, что договорилась с Димой. Синий Птиц — сложный человек, но они, кажется, ладят. Это хорошо, очень хорошо. Бабушка больше всего боялась, что они повторят несчастье старшего поколения. Данг-Сети даже в честь праздника не уступит ни пяди: вновь откажется садиться в присутствии высокочтимой местры Надеждиной, взвалит на себя задачу слежения за порядком и ни разу не улыбнется. Что за горе с ней…
Алентипалне приходит в голову, что постановочные дела могут помочь Диме развеяться. Он так долго переживает расставание с Леночкой. У корректоров нередки психологические проблемы, но Птиц — тот еще упрямец, не разрешает себе помогать. Элик обещал с ним поговорить самолично, Бабушка очень на него надеялась — и вот, навалились дела, не до того стало премудрому Бороде…
И у Светы не все в порядке. Из-за детской болезни она на два года опоздала со школой, из-за беспрецендентной одаренности в старших классах больше работала, чем училась. Соберется ли в институт? И куда? Надо спросить.
Обычно Бабушке хватает вязанья, чтобы отвлечься во время работы. Но когда она встревожена всерьез, становится очень трудно отогнать мысли о деле. И тогда Алентипална думает о своих детях, певчих птицах родного рая.
