Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
— Почему? Им тоже будет прибыточно!
— По восточным понятиям, воин должен искать прибытка саблей, а не купецкими хитростями. Вам известно: торговлю ведут у них большей частью греки да армяне. Ради интереса столь презренных существ ни один турок мизинцем не шевельнет.
— Если даже они числят христианских подданных наравне с баранами — в их видах дать баранам хорошее пастбище, чтобы жирны были. О границе, надо понимать, вы тоже не пришли к согласию?
— Не совершенно. Визирь готов дать удовлетворение за счет ханских владений: раздражение против крымцев при дворе султана изрядное. Дескать, их прежний хан подбил падишаха на сию войну, так пусть расплачиваются. Но совсем обидеть татар не хотят, боясь, как бы не отпали. Крепко стоят за Кинбурн: там последняя переправа через днепровское устье, без нее сообщение с Крымом останется только на морских судах… Да вы лучше меня знаете. Вам тут каждая пядь земли известна, чего она стоит. Постановили сделать разграничение на месте и после сего продолжить конференции. Надеюсь, что грозный и бравый вид православного воинства устрашит неприятелей и склонит к податливости.
— Треть православного воинства босиком шлепает, либо в веревочных лаптях — благо, что лето… Прикажу тем полкам, которые получше, строевые артикулы на виду у турок каждый день исполнять. А чем-то еще мы надавить на них можем?
— Прямо скажу, Александр Иванович: наш успех полностью зависит от позиции Венского двора. Малейшие дуновения с той стороны способны повернуть корабль турецкой политики на противоположный курс. Жаль, что вы с Андреем Артамоновичем не преуспели в привлечении кесаря к алиансу.
— Жаль. Петр Павлович, вам обстоятельства негоциаций в Вене насколько подробно передали?
— Вы же знаете Гаврилу Ивановича…
— Тогда разрешите ими поделиться. Мне чрезвычайно любопытно ваше мнение вот о чем…
Темные глаза вице-канцлера во время моего рассказа обрели прежний живой блеск. Его быстрый ум набросился на новую пищу.
— Значит, Александр Иванович, доселе неизвестно, представляет сие письмо вольный пересказ промемории принца Евгения или же сочинено и подброшено господину Фронвилю для введения в обман русских послов?
— Мы обсудили обе возможности и не смогли выбрать ни одну. Стиль явно не принца, но иногда персоны такого ранга простыми словами изъясняют свои мысли секретарю и предоставляют ему добавить словесные украшения сообразно правилам риторики.
— Возможно. Однако риторика примечательная.
— Да, сравнения слишком резки для благовоспитанного человека и отдают казармой, хотя автор, несомненно, умен и сведущ. Судя по всему, он заранее знал намерение императора пожаловать мне титул. Есть еще признаки его высокого положения.
— Э-э-э… Скажите, а насколько вхожи к принцу люди из партии Лещинского?
— Полагаете, тут замешаны поляки? Но ведь Лещинский всегда держался французской стороны. Он и его сторонники — естественные враги имперцев. Те неизменно стоят за Августа, и пока не видать признаков перемены. Хотя, конечно… Множество поляков было в соединенной армии, когда Евгений бил турок. Какие-то личные связи могут оказаться сильнее, чем партийные распри.
— Только личные, полагаете? Последователям Игнация Лойолы вы нигде дорогу не переходили?
— Разве в одной застольной ссоре. — Я напомнил собеседнику о прошлогоднем пьяном деле в Станиславове. — Но это сущий пустяк! Неужто мне теперь в каждой кучке дерьма под сапогом видеть интриги иезуитов?!
— Вы очень неосторожны, дорогой друг. Никому не ведомы пределы влияния ордена при католических дворах.
— Полагаю, сие влияние преувеличивают. Помирить Вену с Парижем и заставить вместе обрушиться на лютеран орден не способен.
— Или не желает. Уничтожение врага означало бы минование нужды в орудиях борьбы с ним, а Societas Jesu притворяется одним из таких орудий. Претендует же на большее.
— Вам что-то известно, Петр Павлович? Разумею, не о всемирном заговоре иезуитов, а о венских интригах?
— Достоверно — ничего. Даже не осмелюсь судить, подлинное письмо или ложное. Но писаные похожим стилем рассуждения об опасности со стороны России приходилось читать. Предположительно — исходящие из французского посольства в Константинополе. Кто может иметь влияние в обоих враждующих государствах одновременно? Задайте себе этот вопрос, и увидите: число возможных ответов совсем невелико.
Рассуждения вице-канцлера выглядели убедительно, однако махать кулаками после венской драки смысла не имело. Мне пришла другая мысль, насчет введения врага в обман подобными же способами. Шафиров не сильно верил в возможность успеха, но испробовать согласился.
Полковник Вюрц с полуэскадроном конных егерей ускакал на север и через неделю тайно, под покровом ночи, вернулся в Богородицк с высоким юношей в раззолоченном мундире. Незнакомец совсем не говорил по-русски, а немногочисленные разумеющие немецкую речь свидетели утверждали, что полковник обращается к нему с подобострастием, титулуя то ли светлостью, то ли вовсе высочеством. Молодой человек о чем-то долго беседовал с нарочно для него приехавшим из Таванского городка генералом и на другой день отбыл так же загадочно, как появился. Солдатская молва единодушно приговорила, что приезжал сын или брат римского кесаря толковать о совместной войне против басурман. Самые смелые офицеры даже спрашивали, правда ли это; генерал решительно отвечал, что неправда. И вообще не их ума дело.
Через несколько дней турки обнаружили, что паша неверных, воротившийся из главной крепости пашалыка на переговоры о границе, во всем оправдывает свое прозвание, несомненно происходящее от имени злого духа: совсем перестал соглашаться на уступки, держится с бесцеремонной наглостью и явно стремится возобновить войну. Шпионы из бывших мазепинцев сообщили Сулейману о таинственном госте, а один даже сумел за большие деньги раздобыть предполагаемый план совместных действий царских и императорских войск, на случай, если союзный договор будет подписан. Сей документ ясно доказывал, что две христианских державы еще не пришли к соглашению о разделе турецких владений, но деятельно обсуждают этот вопрос. Дары, поднесенные прежнему послу гяуров, жирному низкорослому еврею, возымели действие: тот по секрету поведал, что влиятельные люди при дворе падишаха христиан желают конечной погибели Порты, другие же стремятся к миру. Если военная партия успеет договориться с Римским императором, ничего исправить будет нельзя.
Ясно понимая опасность, грозящую правоверным, турецкий посол не стал спорить из-за клочка выжженной солнцем степи, и согласился провести границу по реке Берде. Последние нерешенные пункты, о мореплавании и торговле, договорились обсудить отдельно после заключения мира.
