Олег Готко - ЗЕМЛЯКИ ПО РАЗУМУ
– Долго нам еще лететь? – поинтересовался Длинный, лежа на полу, покрытом синтетическим мхом, и ковыряясь в пасти зубочисткой, пачкой которых снабдила друга не в меру заботливая супруга.
– Понятия не имею, – не стал скрывать всей известной ему правды Саньковский. – Это известно только Богу и автопилоту.
– Так поинтересуйся у него.
– У Бога?
– У автопилота, придурок!
– Хм, а это мысль… Вот только я сомневаюсь, что ответ будет понятным. Мы же не знаем его родного языка.
– Чьего?
– Автопилота… Я хотел сказать – Тохиониуса.
Длинный осторожно приподнялся на локте и посмотрел на Семена в упор:
– Ты хуже старого негра! За столько лет мог бы его и выучить. Что же, придется надеяться, что звезды появятся раньше, чем закончатся котлеты.
Саньковский невесело покачал головой:
– Вот это вряд ли. Их там осталось штук десять, не больше.
– Что же мы жрать будем? – звякнул тревогой голос Длинного.
– Консервы, ясное дело. Я их целый ящик взял и, если Машка не забыла положить консервный нож, то…
– То я по возвращении оторву вам обоим головы, – буркнул друг и снова улегся, но ненадолго. – Надеюсь, ты взял свиную тушенку, а то я, знаешь ли, говяжью не сильно уважаю.
– Какая тушенка? В магазине была только сардинелла в масле.
– Что?!! – забыв о всякой осторожности, Длинный вскочил на ноги и шарахнулся о потолок.
Семен вздрогнул.
– Поосторожнее, а не то подхватишь сотрясение мозга.
– Повтори!
– Поосторожнее…
– Плевать мне на осторожность! Что ты сказал перед этим?!!
– Ты о консервах? А что я? – Саньковский развел руками. – Нет у нас в магазинах хлореллы1. Кроме того, сам подумай, воскресенье, большинство гастрономов закрыты…
– Какая хренелла?! – взбеленился друг. – Ты хочешь, чтобы я ел рыбу?!!
– Выбор у тебя, я бы сказал, небольшой.
Длинный подошел к Саньковскому и сдавленно прошипел, не помня себя от правоверной ярости:
– Поворачивай!
– Что?
– Поворачивай на Землю, иначе ребенок останется без отца!
– Да брось ты! Это же не телега. Захотел – налево, передумал – направо…
Осознав его правоту и бессильно опустив руки, Длинный сел на пол и обхватил ими голову. Его нескладное тело закачалось из стороны в сторону и запричитало:
– Нет, ты идиот. Ведь знаешь, как я отношусь к рыбе… Ты хуже идиота – тех в космос не пускают. Впрочем, только таким, как ты, там самое место. Теперь я понимаю, что Машка просто решила от тебя избавиться самым цивилизованным образом. А я что ей сделал плохого?..
– Да хватит тебе убиваться, как нищий на паперти! Никто от нас не избавлялся, просто так получилось.
Длинный посмотрел на него странным взглядом и разразился тирадой:
– Тебе уже давно пора понять, что в этом мире случайностей нет. Для них не осталось места среди круговой поруки причин и следствий. Всякое действие преследует определенную цель, пусть и не всегда демонстрирует какую именно. Так бильярдный шар катится после удара кия, задевая по дороге другие шары, из которых только один должен оказаться в лузе. А что происходит с другими? Они тоже начинают движение, толкая соседние, а те, в свою очередь, бьют рикошетом дальше. На столе количество шаров ограниченно, но в жизни, где чье-то решение подобно удару кием, а луза – цели, такой шар-человек, когда играет по большому, вовлекает в движение несметное количество народа. Примеров, надеюсь, тебе приводить не нужно?
Изумленный Семен смотрел на Длинного во все глаза и вместо ответа смог лишь поинтересоваться:
– Ты такой философии от рыбок набрался?
– Дурак, ох, дурак. Ты который год землю топчешь?
Не улавливая связи между вопросами и ответами, Саньковский все же честно сказал:
– Ну, тридцать третий, а что?
Длинный несколько секунд пристально смотрел на друга, словно пытаясь ему что-то внушить, а затем расхохотался, но как-то непривычно, безо всякого веселья в голосе, отчего звуки, которые издавал, были похожи на уханье филина.
– Ты на что это намекаешь?.. – наконец-то забеспокоился Семен, начиная догадываться, что странный этот смех имеет к нему непосредственное отношение.
– Я намекаю?! Да я тебе прямым текстом говорю, что тридцать три года для мужика дата непростая. Твоя Машка да еще с ее оригинальным чувством юмора вполне могла решить, что тебе уже пора живым возноситься на небо, минуя крест, распинать на котором нынче уже вышло из моды.
– Ты что это несешь? Какие кресты?..
– А потом она будет рассказывать ребенку семейную легенду, – продолжал Длинный, не обращая внимания на Саньковского, – о том, что его отцом был Святой Дух. Одного только не понимаю, какую роль она отвела мне?
– Клоуна, – буркнул Семен, сообразив в конце концов, что все эти бредовые речи есть ни что иное, как последствие стресса, пережитого Длинным из-за отсутствия перед глазами рыбок, и в который раз пожалел, что под рукой нет водки.
Отвернувшись, он достал из рюкзака консервы, нашел в одном из кармашков нож и открыл банку. Затем, злорадно поглядывая на друга, принялся набивать рот хлебом и сардинеллой, обжаренной в масле. Цель его была проста и понятна: если клин надо выбивать клином, то стресс, следовательно, лучше всего снимать другим стрессом.
Янтарное масло стекало по подбородку, Длинный смотрел на него, как черт на священника, а Семену хотелось думать, что простая житейская математика не подведет и «минус» на «минус» в конце концов обязательно дадут «плюс». Еще он сожалел, что не взял кильку в томатном соусе.
Тот больше походил бы на кровь.
***
Самохин проснулся с неприятным ощущением того, что в его жизни случилось нечто непоправимое. Смутное это состояние продлилось не более нескольких секунд, и он вспомнил о Марии Саньковской.
Буркнув нечленораздельно на вопрос жены, куда, мол, в такую рань, Димка быстро оделся и, даже не позавтракав, помчался в больницу. Там его ничем утешить не смогли – состояние Марии не изменилось ни на йоту.
– Что же с ней такое? – вцепился он в забрызганный кровью халат подвернувшегося под руку хирурга.
Испытывая невольное уважение к отсутствию брезгливости у настойчивого не в меру посетителя, тот ответил просто, но от этого не более понятно:
– Есть подозрение на интоксикацию ядом растительного происхождения.
– Каким ядом?! – опешил Самохин. – У нее муж…
Тут он прикусил язык, потому как объяснять первому встречному врачу, что затянувшийся обморок Марии всего лишь следствие разлуки с любимым, улетевшим в космос, было бы неосмотрительно, как минимум.
