Дина Лампитт - Ускользающие тени
— О, Боже!
— Единственное затруднение представлял черный пояс в карате у ее мужа.
Он весело усмехался, его глаза блестели, и было совершенно невозможно понять, говорит ли он всерьез или шутит. Сидония задумалась. Дальнейший путь по этой обрывистой тропе мог стать опасным для них обоих. Они достигли «опасного угла» Пристли и вполне благополучно обогнули его. На этом следовало остановиться.
— Все эти черные пояса — просто игрушки, если только их не держат помочи, — шуткой ответила она.
— Он их не носил, по крайней мере, насколько мне известно.
— Ну, тогда все в порядке.
Разговор был окончен, сложный вопрос прояснился, как и следовало ожидать. Теперь они могли вновь начать строить свою дружбу.
— Я слышал, как ты играешь, когда вернулся домой. Это было божественно, — произнес Финнан. — Ты не хочешь рассказать мне о том, как произошла твоя метаморфоза? Она как-нибудь связана с Сарой?
— Конечно!
И, как будто они болтали о своей общей знакомой, Сидония принялась рассказывать ему о различных видениях во Франции, завершив свое повествование описанием того, как она застыла в восхищении, слушая, как давно умерший музыкант исполняет мелодии другого века.
— Но тот, кого ты слышала, действительно был графом Келли?
— В этом я совершенно уверена. Его игра заставила меня полностью изменить все приемы.
— Боже мой, что за честь! Ты избранная среди смертных, Сидония.
— Знаю.
— Если бы не Найджел, все было бы хорошо?
— Откуда ты узнал о нем?
— Ты же переменила телефонный номер — помнишь, ты говорила мне об этом прошлой ночью?
— Теперь вспомнила. Честно говоря, Финнан, он причиняет мне массу неудобств. Похоже, у него появилась навязчивая идея о том, что мы должны вновь жить вместе. А этот отвратительный случай в Бате, настоящая попытка насилия!
— Что ты имеешь в виду?
— Он вошел в мою комнату и принялся, как говорится, домогаться меня. Но ничего не случилось — у него просто ничего не вышло.
— Ты заявила о, нем в полицию?
— Я просто не могу подумать об этом.
Финнан задумался.
— Думаю, тебе следует быть очень осторожной. Если он еще раз попробует преследовать, тебя, надо воспользоваться случаем.
— Я так и сделаю, обещаю тебе. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. По правде говоря, у меня вызывают отвращение даже мысли о нем.
— Хорошо, но только при одном условии.
— При каком?
— Что в следующий раз ты не позволишь ему уйти безнаказанно.
После этого почти сурового предупреждения Финнан принялся забавно описывать прелести жизни в Канаде, а Сидония слушала его и уже в который раз замечала, каким чудесным образом поднимается ее настроение в обществе настоящего и преданного друга.
Когда она вернулась домой и вошла к себе в квартиру — ибо Финнан и она были еще не совсем готовы спать вдвоем, — то сразу почувствовала, что в ней что-то изменилось. Ничего не было передвинуто, вещи лежали в порядке, и тем не менее сама атмосфера комнат была другой. Сначала Сидония подумала, что всему виной запах, и долго стояла, принюхиваясь. Действительно, в воздухе комнат ощущался слабый аромат парфюмерии, однако он был почти неуловим, к тому же его мог принести ветер с улицы.
Нет, решила Сидония, тут нечто более неопределенное — «взволнованный и потрясенный дух», если прибегать к цитате из Уолтера де ла Мера. Изменился сам дух квартиры, особенно той ее части, из которой был выход в сад, — музыкальной комнаты. Почувствовав себя неуютно, она могла поклясться, что в квартире кто-то был, и успокаивала себя только тем, что все окна и двери оставались запертыми и на них не оказалось признаков взлома.
И все же, как она могла позвонить в полицию или даже рассказать Финнану? На месте было все — до единой вещи, на полу не виднелось следов садовой земли. Для того чтобы подтвердить вторжение, не было ни малейших доказательств. Почему-то нервничая, Сидония в конце концов легла в постель, но мысли о Найджеле и его очевидной мании не исчезали из ее головы до тех пор, пока Сидония не провалилась в глубокий, беспокойный сон.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Желание незамедлительно отправиться в Холленд-Хаус, всеми силами разыскать Сару охватило ее так сильно, что Сидония обнаружила — больше она ни о чем не может думать. Обычно музыка полностью поглощала ее, но в этот день, когда сны о Саре были еще свежи в памяти, ничто не могло отвлечь ее от отчаянного желания повидать прошлое. Пренебрегая тем, что уже утро четверга, а пьеса Гайдна так и осталась недоосмысленной, Сидония прошла через сад и надежно заперла за собой дверь, ведущую на аллею Холленд, ибо теперь она начала беспокоиться о своей безопасности — как раз после той ночи, когда почувствовала, что в ее квартире кто-то был.
В воздухе ощущался тонкий аромат осени — смесь запаха спелых яблок и костров в парке, дым от которых, горьковатый и прозрачный, напоминал о холодах, грядущих после праздника сбора урожая. Несмотря на отдаленный шум уличного движения, в парке все было мирно, и Сидония медленно брела, наслаждаясь теплом позднего сентябрьского солнца и желая, чтобы ее ребенок шел рядом, пиная шуршащие листья и протягивая к птицам ладошку. Желание иметь ребенка внезапно стало столь сильным, что в этот момент Сидония позавидовала Саре, у которой была дочь Луиза Банбери, несмотря на печальные обстоятельства рождения последней.
В это время года Холленд-Хаус имел самый выигрышный вид: старый кирпич под мягкими лучами солнца приобретал янтарный оттенок, множество окон как будто испускали огненные стрелы. По привычке Сидония обошла заграждения у двора и приблизилась к восточному крылу, направляясь к комнате, окно которой было обращено на парк. Из всех оставшихся помещений дома эта комната лучше прочих сохранила прежний вид, ибо ее оригинальный выгнутый потолок был в порядке — его прелестные очертания были ясно различимы, несмотря на вмешательство времени и войны. Не в силах удержаться, Сидония заглянула в окно комнаты.
Впоследствии Сидония думала, что каким-то таинственным образом Сара звала ее, ибо желание увидеть ее пропало так же внезапно, как и появилось. Стоя коленями на кушетке, с мертвенно-бледным, по сравнению с ее черной одеждой, лицом, в окно смотрела та самая женщина, которую разыскивала Сидония. Исчезли напластования веков, и Сара Банбери с Сидонией Брукс очутились лицом к лицу, глядя друг на друга через тонкое стекло, представляющее две сотни лет.
С этого столь близкого расстояния было легко различать выражения на лице женщины георгианской эпохи, которые менялись от неподдельного ужаса до печальной благодарности, когда Сидония улыбнулась и протянула вперед руку. Она с грустью видела похудевшее бледное лицо призрака и отчаяние в ее прекрасных глазах. Все несчастья, которые пришлось претерпеть Саре, оставили в ней неизгладимый след. Сидония видела, что красавице уже под тридцать лет.
