Владимир Серебряков - Серебро и свинец
– Капитан…
– Да ну, фигня все это, – неожиданно оборвал его Перовский и, резко вскочив, выпрыгнул наружу.
– Ты вот что, – бросил он, держась за люк. – Берегись там… и ее береги. И… удачи.
– Тебе того же, капитан, – отозвался Алекс. – Ни пуха…
– К черту! – выдохнул Перовский и, не оглядываясь, зашагал прочь.
* * *
Вой сирены прорвал тонкую пелену сна, которой сознание Обри Норденскольда пыталось защититься от знобкой предрассветной прохлады. Снаружи слышались крики, топот ног, железный лязг.
«Неужели атака?» – подумал Обри панически и тут же устыдился. Он общался с туземцами больше чем кто бы то ни было в лагере… и еще ни разу не поймал их на прямом вранье. Если императорский посол дал американцам время до рассвета, чтобы убраться, то, пока не встанет солнце его войско не сдвинется с места.
Тогда что же?
Обри не успел еще натянуть китель, когда в дверь постучали. Майор глянул на часы – четыре минуты. Неплохо.
– Кто там? – поинтересовался он, сражаясь с пуговицами.
В комнату заглянул вестовой от Макроуэна.
– Подполковник просит вас немедленно подойти, майор Норденскольд, сэр! – выдохнул он.
Даже в полумраке видно было, как блуждают глаза морпеха.
– Что там стряслось? – поинтересовался Обри, выбегая вслед за вестовым из домика. Солдат покачал головой.
– Подполковник сказал, чтобы вы сами посмотрели.
Обри на ходу пожал плечами.
Макроуэна они нашли на одной из смотровых вышек, расставленных по углам территории. Подполковник стоял в позе греческой статуи, задумчиво опершись за неимением колонны о станковый пулемет, и вглядывался в даль.
– Что случилось, Даг? – поинтересовался майор, тяжело дыша.
За последние недели старшие офицеры группировки перешли на «ты».
– Гляди! – Макроуэн ткнул пальцем вперед и вниз.
Обри послушно всмотрелся. До рассвета оставалась еще пара часов, но небо уже светлело на востоке, пока еще не розовым пламенем зари, а серым призрачным свечением, точно от люминесцентной трубки. Вначале майор не понял, на что указывает Макроуэн, – широкий луг, отделявший ограду лагеря от опушки леса, был пуст. А потом увидел.
Земля была черной. Даже в жалобном предутреннем свете он мог отличить зелень травы от глухой темноты угля. И запах… да, ветерок нес запах гари.
– Они выжгли луг, – прошептал Макроуэн. – Просто выжгли… за какие-то секунды, часовой видел… То ли как предупреждение, то ли ради удобства.
Обри покачал головой. Он догадывался, что туземцы держат в рукаве пару тузов. Ему не требовалось выглядывать вниз, чтобы догадаться – горелая полоса заканчивается точно под сеткой.
– Мины сдетонировали? – поинтересовался он отрешенно.
Макроуэн резко кивнул.
– Готовимся к нападению туземцев, – приказал Обри. Именно приказал, хотя по уставу не имел над своим товарищем никакой власти. – Всеми имеющимися силами. Если мы не выстоим…
– Мы выстоим, – с безумным упрямством проговорил Макроуэн. – В конце концов, они всего лишь дикари… пусть даже на них камлают шаманы и работают телепаты.
Всматривавшийся в сумрак Обри резко обернулся.
– А что ты скажешь, когда земля будет гореть у тебя под ногами, Даг? – шепотом поинтересовался он. – Мы ошиблись, ошиблись в самом начале – надо наконец осмелиться признать это. Перед нами не крестьяне и рыцари Темного времени. Перед нами нетехническая цивилизация. Культура, которой три тысячи лет. Империя, простоявшая двадцать веков. Мир, на свой лад не менее развитой, чем наш. А мы повели себя… как туристы, которые требуют кока-колы и гамбургеров в парижском ресторане!
Майор перевел дыхание.
– Нас сгубила гордыня, – проговорил он чуть слышно. – Хубрис. Почему мы решили, будто сможем тягаться с ними?.. Даже не тягаться, нет – пройти мимо них и по ним, не заметив! Мы начали вторым Сонгми… а нам, похоже, устроили второе наступление «Тет».
– И все-таки я не понимаю. – Макроуэн отвернулся, точно так ему было легче облекать в слова то, о чем настоящий солдат не должен и думать. – Как можно было настолько промахнуться? Ведь аналитики…
– Логика, – Обри горько усмехнулся, – прекрасная штука. С ее помощью можно доказать все, что требуется. Аналитики искали признаки военной мощи… А где они? – Он обвел взмахом руки далекий лес. – Где? Как могли они догадаться, что эта мощь – в людях? В людях, каждый из которых наделен уникальным даром и каждый – отдельная сила? Как могли мы понять, что здесь люди… – он замялся в поисках нужного слова, – незаменимы. Здесь то, что мы полагаем досадным недоразумением – подумаешь, десятком гуков меньше! – оказывается преступлением под стать каинову.
– Ты думаешь, – голос Макроуэна был отстранен и сух, – что, если бы Уолш не открыл тогда огонь, мы бы с ними договорились?
Обри застыл с открытым ртом. Ему в голову не приходило задать себе этот вопрос.
– Не знаю, – признался он. – Не знаю.
Подполковник передернулся всем телом, стряхивая с себя крамольные мысли, как собака – воду.
– Идем, – бросил Макроуэн. – До рассвета еще есть время.
Глянув на прощание, Обри уловил какое-то движение на кромке леса. Он всмотрелся до боли в глазах и наконец увидел. По опушке стояли люди. Неровной чередой, вовсе не похожей на строй, группками и по одному… стояли и ждали.
Восточный горизонт медленно, неуклонно наливался розовой краской, как зреющий ядовитый плод.
* * *Андрей Ростовцев решил, что стольный град Андилайте – это круто.
Он очень любил свой родной Киев и считал его самым красивым городом в мире – по крайней мере, в нашем мире, поправился он. Но хрустальные башни, рвущиеся в небо из зеленых волн деревьев, производили неизгладимое впечатление. Такими любили изображать города светлого коммунистического будущего в любимых Андреем сборниках советской фантастики.
Особенно же впечатлял императорский дворец, искрившийся алмазными гранями стен. Он гордо стоял на высящейся над городом скале – прекрасный и недоступный, как заветная мечта. Двухсотметровый утес-столб да на его верхушке еще этажей пятнадцать самого дворца, прикинул Ростовцев – Эйфель бы, увидев такое, загнулся от зависти. Оно, конечно, с Останкинской башней не сравнить… но одно дело протыкающая небеса стальная спица и совсем другое – похожий на застывшую слезу или серебряное пламя замок, одновременно массивный и невесомый. Замок называли «безумием Конне», и верно, только сумасшедший мог вздыбить над распростершимся в зеленой долине городом это чудо.
Но вид с тех крохотных балкончиков, должно быть, просто потрясающий.
Да, хорошо быть императором в светлом Эвейне!
