Алан Кубатиев - Русская Фантастика 2005. Фантастические повести и рассказы
Они уставились в землю. В груди у меня заныло. Мёбиус отрезал, разинув жабий рот:
— Мы ему не няньки!
— Тебе нужно было только подсадить его… только подсадить на мое дерево… Я же просил!
— А не надо меня просить, у меня и без того полно забот! Обо мне небось никто не побеспокоится!
— Правда, правда… — поддержала его Пакрани, зябко поводя плечами. — И не надо так нервничать.
— Ну ты и сволочь, Амебиус… — Мне не хватало слов, и я поднес к его роже свой внушительный кулак. Задумчиво оглядев его, Мёбиус отвернулся. — Чего еще ожидать от жабы…
— От какой это жабы? — смиренно сказал он в пустоту.
— Даже обезьяны отбиваются все вместе. Стаей!
Пакрани возмутилась:
— Но мы не обезьяны!.
— Да, мы хуже. — Сплюнув, я сел на траву.
Солнце над горами краснело, будто вбирало обратно дневной жар. Горьковатый ветер, прилетавший с пепелища, взметал в небо редкие хлопья сажи. Где-то в ветвях высоченных сосен у нас над головами перекликались две птицы — самец подыскивал себе подружку, жил в свое удовольствие, зараза…
— Почему ты один? — буркнул Мёбиус. — Где Трот?
— В пропасть сорвался, — угрюмо ответил я. Пакрани взвизгнула и закрыла лицо руками. — Там дорога — лучше не бывает. Нет, его понесло за ящерицей прямо на повороте!
— Он был неосторожен, — подняла голову Пакрани… Это было в лучших традициях стаи — найти объяснение и сразу успокоиться. Уж мы-то будем осторожны, с нами такое не произойдет…
— Неосторожен был, — как эхо, повторил Мёбиус, — и неудачлив. Не повезло. Ну, что там, в долине?
— Поселение там. Крепкие фермерские хозяйства. Кажется, это называется «община».
Воцарилось ошеломленное молчание. Мне самому поначалу было нехорошо от таких новостей.
— Они курят.
— Сигары? — быстро уточнил Мёбиус.
— Табак в трубках.
Он шумно выдохнул, словно выпустил из легких клуб дыма, и кивнул:
— Да, в этих широтах вполне может произрастать табак, если за ним хорошенько ухаживать…
— Сумасшедшие… — пролепетала Пакрани. — Никотин!
— Еще у них есть водяная мельница. Мы с Тротом помогли им притащить новый камень для жернова. Они нас угостили хлебом.
— Какое безрассудство… Вы могли надорваться. — Пакрани так таращила глаза, что стала похожа на Мёбиуса.
— А вечером, после работы, они ходят по улицам в красивых нарядах. Обнявшись или взяв друг друга за руки. Смеются, пьют вино… — Я прикрыл глаза. — И целуют своих женщин…
Пакрани тронула мой локоть. Кончик ее хорошенького носа от страха совсем побелел.
— Ты хочешь сказать… ты намекаешь… Неужели у них есть… дети? — От моего легкого кивка у них обоих вытянулись лица. — Как вспомню этот кошмар… Но ведь это ужасно!
— Пасут скот.
— Э-э-э… смело, — протянул Мёбиус, рассматривая свои кулачищи.
— Пашут землю. Пекут хлеб. Моются в бане. Ловят рыбу. Катаются на лодках, украшенных горящими фонариками. — Я говорил первое, что приходило в голову.
— Аккумуляторы? — уточнил Мёбиус.
— Да нет. Какие-то светляки в прозрачных пластмассовых баночках.
Он удивленно хмыкнул.
— Остроумно… И безопасно.
— Есть у них кладбище? — допытывалась Пакрани.
— Мы спрашивали. Бывают несчастные случаи, болезни. А вообще, говорят, у нас здесь такая вода хорошая, родники бьют из-под земли сладкие, чистые… Через то и живем долго.
Пакрани ахнула, пронзенная догадкой. До женщин все доходит позднее. Мёбиус уже давно допер, набычился и башку руками обхватил.
— Они не знают! Боже мой… Но ведь это несправедливо, неправильно! — По мере того как работала ее мысль, лицо у нее мрачнело, а взор преисполнялся решимости. Я с удовольствием заткнул бы ей рот. — Мы должны рассказать, предостеречь. Надо открыть им глаза. В конце концов это наш долг!
Даже не ожидал от модели таких слов, про долг. Мёбиус тоже без колебаний кивнул. Я поднялся.
— Пойду насобираю еще веток. Надо гнездо подправить. А то вдруг — леопард.
Они не услышали в моем голосе иронии, заозирались по сторонам.
— Тьфу ты! К ночи! Вот язык без костей… — забормотал Мёбиус.
Мы проводили Пакрани к ее дереву. Это была наша единственная привилегия в стае — стоять и смотреть, как женщины забираются в свои жилища. Пакрани взлетела наверх проворно, как белка, и было уже довольно темно, но дальнобойщик, забыв про опасности, еще долго ворочался и шумно дышал в своем гнезде.
Я тоже не мог заснуть, меня терзали воспоминания. Они были яркими, объемными, просто стереоскопическими. И неудивительно. Ведь не только я — никто не мог стереть их из памяти. Мы никогда ничего не забывали, ибо не старели.
Все начиналось просто отлично. Ученые объявили о величайшей победе современной науки, об открытии средства для уничтожения маленького вредоносного гена старости. Господи, как хорошо я помню те дни… праздничные шествия, карнавалы и — немыслимо — выражение поистине всенародной любви к правительству… Даже референдум не понадобился, потому что не нашлось ни одного дурачка, который захотел бы отказаться от такого восхитительного и бесплатного подарка. Ни одного голоса против.
На удивление оперативно сработали люди в погонах: опылили планету крошечными сверхактивными частицами, незаметно и безболезненно пожравшими гены старения в наших несовершенных телах. Кто в те дни не боготворил само это словосочетание — «космическая авиация»? Кто не выходил по вечерам на улицу и, радуясь, как ребенок, не тыкал пальцем в небо, вообразив, что видит следы ее деятельности?
Народ валом повалил в больницы, каждый хотел убедиться, что чудесным образом исцелился от старости. Вместе со всеми я пролил слезы умиления на маленький желтый кусочек картона — результат анализа, официально подтверждающий мое право на бессмертие. Больше меня за меня радовалась только мать.
Всеобщее ликование, энтузиазм, эйфория… Прогресс ринулся вперед, как жеребец, сорвавшийся с привязи — ведь смерть из-за старости больше не останавливала полет мысли, процесс творчества. Открытия посыпались одно за другим: вечный двигатель, принципиально новый вид энергии, вакцины от неизлечимых болезней и еще сотни и сотни других. Мы с матерью уставали торжествовать, знакомясь с новостями.
И вдруг все переменилось. Человечество неожиданно осознало, какой драгоценный сосуд держит в руках. Начался лечебный бум. Все озаботились своим здоровьем. Реклама фармакологических препаратов, предметов гигиены и лечебных процедур вытеснила все остальное. Говорить при встрече с друзьями о чем-то ином, кроме здоровья, стало неприличным. А опасности подстерегали на каждом шагу. Прежде всего очень опасно было плавать на кораблях, летать самолетами, ездить на поездах, автомобилях, мотоциклах, велосипедах — человечество незамедлительно отказалось от всех видов транспорта. Водители тоже люди, и они тоже боялись. На улицах стало тихо. Опустели шоссе, дороги, перекрестки. Дети играли в песочницах с серьезностью старичков. Мы ходили, внимательно глядя себе под ноги, или передвигались короткими перебежками.
