Орсон Скотт Кард - Ксеноцид
– Не забуду, – уверил его Эндер.
– Можешь составить мне компанию, – предложил Питер.
– И сотворить во Вне-мире еще пару твоих подобий?
– Я не прочь.
– Обещаю тебе, Питер, вскоре тебя будет тошнить от себя самого так, как тошнит от тебя меня.
– Никогда, – заявил Питер. – В отличие от тебя, я не страдаю комплексом вины, тебе же суждено быть лишь инструментом в руках лучших, более сильных людей. А если ты не хочешь лететь со мной, что ж, я найду кого пригласить.
– Не сомневаюсь, – ответил Эндер.
Им передали чашки и вручили по кусочку сахара. Они съели сахар и запили его водой.
– О, как сладок этот вкус свободы! – воскликнул Питер.
– Неужели? – удивился Эндер. – Между прочим, мы только что расправились с разумной расой, которую так и не поняли.
– Ага, – кивнул Питер. – Ты хочешь сказать, что куда интереснее расправиться с противником, который способен понять, насколько ловко ты разгромил его.
Наконец Питер отстал и ушел.
Эндер досидел до конца церемонии, поговорил со многими: с Человеком и Корнероем – это естественно, с Валентиной, Элой, Квандой и Миро.
Однако ему нужно было нанести еще один визит. За последние дни он неоднократно заходил туда, но каждый раз неудачно: его выставляли за дверь. Однако сейчас Новинья вышла к нему. И на этот раз ее не переполняли гнев и печаль, скорее ее лицо было умиротворенным.
– Наконец-то я обрела покой, – сказала она. – Ибо поняла, что мой гнев был нечестив.
Эндер обрадовался такому признанию, однако в то же время его несколько удивили слова, которыми она изъяснялась. С чего это вдруг Новинья заговорила о нечестивости?
– Мои глаза открылись, мой мальчик действительно исполнял волю Господню, – продолжала она. – Ты не мог остановить его, потому что сам Бог повелел ему явиться к пеквениньос, чтобы положить начало тем чудесам, которые произошли позднее. – Она расплакалась. – Ко мне приходил Миро. Он исцелился. Все-таки Господь милосерден ко мне. А Квима я вновь обрету на небесах, когда покину этот мир.
«Она приняла веру, – подумал Эндер. – Все эти годы она презирала Церковь и посещала службы только потому, что иного способа стать гражданином колонии на Лузитании не было. А проведя всего несколько недель с Детьми Разума Христова, она приняла веру. Что же, я рад за нее. И она теперь снова разговаривает со мной».
– Эндрю, – сказала она, – я хочу, чтобы мы снова воссоединились.
Он потянулся к ней, намереваясь обнять, прижать к себе, расплакаться от облегчения и радости, но она отпрянула.
– Ты не понял, – возразила она. – Я не пойду домой. Здесь теперь мой дом.
Она оказалась права: он действительно не понял. Сразу. Но зато теперь до него дошло. Она не просто приняла католическую веру. Она решила вступить в этот орден, пропагандирующий постоянные жертвы, куда принимали только мужей и жен, и только вместе, которые, имея впереди еще полжизни, давали обет вечного воздержания.
– Новинья, – выдохнул он, – у меня не хватит ни сил, ни веры, чтобы стать одним из Детей Разума Христова.
– Я буду ждать тебя, – ответила она. – Ждать, пока твоя вера не окрепнет.
– Неужели только так я смогу обрести тебя? – прошептал он. – Единственный способ вернуть тебя – это отречься от любви к твоему телу?
– Эндрю, – очень тихо сказала она, – я так соскучилась по тебе. Но долгие годы я жила в разврате и во грехе, поэтому истинную радость смогу обрести, только когда отрину все плотское и обращусь к духу. Если суждено, я одна пойду на это. Но с тобой… О Эндрю, я скучаю по тебе.
«А я по тебе», – подумал он.
– Ты мое дыхание, – сказал он. – Но не проси меня об этом. Живи со мной, пока наша молодость не канет в Лету, а когда наше желание увянет, мы вернемся сюда вместе. И я тоже обрету счастье.
– Неужели ты не понимаешь? – удивилась она. – Я дала обет. Я дала обещание.
– Мне ты тоже дала обещание.
– Ты хочешь, чтобы ради тебя я преступила слово, данное Господу?
– Господь поймет.
– Как просто тем, кто никогда не слышал его голоса, утверждать, чего он желает, а чего – нет.
– А ты слышишь его голос?
– В моем сердце несмолкаемо звучит его песнь. Теперь Господь – мой пастырь. Да не возжелаю я.
– Двадцать третий псалом. Тогда как я слышу всего лишь двадцать вторую песнь.
Она тускло улыбнулась.
– Почему вы оставили меня? – процитировала она.
– Точно, плюс еще часть про тельцов Васана[35], – сказал Эндер. – Я всю жизнь бегаю так, словно за мной гонится бешеный бык.
Новинья рассмеялась.
– Приходи ко мне, когда сможешь, – промолвила она. – Я всегда буду здесь.
Она направилась прочь.
– Подожди.
Она остановилась.
– Я принес тебе бактерию против десколады и реколаду.
– А, триумф Элы, – пожала плечами Новинья. – Это было не в моих силах, ты сам теперь понимаешь. Я правильно поступила, что отказалась от дальнейшей работы. Мое время прошло, и Эла давно превзошла меня.
Новинья взяла сахар, обмакнула его в воду и проглотила. Затем она подняла чашку над головой и поймала в нее последний лучик уходящего за горизонт солнца.
– На фоне багряного неба кажется, словно внутри пылает огонь.
Она выпила воду – маленькими глоточками, чтобы подольше ощущать этот вкус. Кто-кто, а Эндер прекрасно знал, что жидкость была весьма горькой и рот после нее очень долго и неприятно вязало.
– Я могу навещать тебя?
– Раз в месяц, – ответила она. Ее ответ последовал настолько быстро, что он сразу понял: она уже задавала себе этот вопрос и пришла к решению, менять которое не собирается.
– Значит, раз в месяц я буду навещать тебя, – кивнул он.
– Пока не почувствуешь, что готов присоединиться ко мне, – улыбнулась она.
– Пока ты не почувствуешь, что готова вернуться ко мне, – возразил он.
Но Эндер знал, что она никогда не пойдет на это. Новинья была не из тех, кто легко отказывается от принятого решения. Она связала его своим выбором на всю жизнь.
По идее, он должен был вознегодовать, рассердиться. Ему следовало пригрозить, что он потребует развода, ведь женщина отвергла его. Но он не знал, зачем ему теперь свобода. «Новинья теперь полностью принадлежит мне, – понял вдруг он. – Будущее от меня больше не зависит. Мое назначение, каким бы оно ни было, выполнено. Теперь будущее будут творить мои дети – такие, какие есть: монстр Питер и невообразимо совершенное дитя Вэл. И еще Миро, Грего, Квара, Эла, Ольяду – разве они не мои дети? Разве я не могу говорить, что помог создать их, хоть они и произошли от любви Либо и от тела Новиньи задолго до того, как я прибыл на эту планету?»
Уже совсем стемнело, когда он наконец отыскал юную Вэл, хотя даже не представлял себе, зачем ищет ее. Вместе с Пликт она зашла в гости к Ольяду. Пликт стояла, оперевшись о стену, лицо ее было, как всегда, непроницаемо, а Вэл играла с детьми Ольяду.
«Конечно, она играет с ними, – подумал Эндер. – Ведь она еще совсем ребенок, несмотря на тот жизненный опыт, который вынесла из моей памяти».
Стоя у дверей и молча наблюдая за Вэл, он понял, что не ко всем детям она относится одинаково. Ее вниманием завладел Нимбо. Тот мальчик, который получил немало ожогов в ночь сожжения леса пеквениньос. Правила игры, в которую играли дети, были довольно просты, но все же игра требовала некоторого сосредоточения, поэтому они почти не разговаривали. Однако между Вэл и Нимбо постоянно происходил молчаливый диалог. Ее улыбка, которую она адресовала ему, была исполнена теплоты, только не той теплоты, которой женщина привлекает любовника, а той, с которой сестра посылает брату молчаливые заверения в любви, в ободрении, в поддержке.
«Она пытается исцелить его, – догадался Эндер. – Подобно тому, как много лет назад исцелила меня Валентина. Не словами. Присутствием. Неужели я наделил ее даже этим? Неужели мой образ оказался настолько истинным, настолько мощным? Тогда и Питер, может быть, обладает всеми чертами, что были присущи моему настоящему брату: он опасен, ужасен, но одновременно он закладывает основы нового миропорядка».
Но как ни пытался, Эндер не мог заставить себя поверить в такое. Может быть, юная Вэл и обладала целительными силами, которые он приписывал ей, но в Питере ничего подобного не было. Его лицо было таким, каким давным-давно увидел его Эндер, поглядевшись в зеркало в Игре Воображения, – в ужасной комнате он умирал снова и снова, пока наконец не нашел в себе силы заключить в объятия эту частицу Питера.
«Я обнял Питера и уничтожил целую расу. Я принял его в себя и совершил ксеноцид. Мне казалось, с тех пор прошло столько лет, что я очистился от него. Что истребил его в себе. Но он никогда не отпустит меня».
Сама идея об отказе от мирской жизни и принятии обета ордена Детей Разума Христова нравилась ему. Возможно, там он и Новинья совместными усилиями смогут изгнать из себя демонов, которые долгие годы обитали внутри их тел. «Новинья никогда не была такой спокойной и умиротворенной, как сегодняшним вечером», – подумал Эндер.
