Борис Иванов - Диаспора
— Они о нем не знали вообще, доктор... — с ядом в голосе уведомил его Криница.
— То есть Смит не передал сотрудникам отдела моих инструкций? — возмущенно спросил Кульбах.
Впрочем, возмущение его было адресовано уже не пройдохе Смиту, а самому себе, наивному дураку, на старости лет презревшему элементарные правила работы в режимном заведении.
— Профессор! — взорвался Петро. — Какие там, к черту, инструкции! Он, верно, выбросил их в мусоропровод, как только вы отошли подальше! Благодарите бога за то, что вы еще живы! Этот тип конспиративно вывез вас со станции с единственной целью — свалить на вас все подозрения, которые у нас возникли. Больше вы ему ни для чего не нужны! Не пойму, почему он не избавился от вас сразу, как только вы с ним покинули борт «Эмбасси»! Готов поспорить, что никакой Сильвани и слыхом не слыхивал о том, что ему собираются платить за секретные переговоры с федералами!
Криница замолчал, играя желваками. Потом снова воззрился на угнетенного мыслью о совершенной глупости профессора.
— Сейчас мы тронемся отсюда, господин Кульбах. Скажите мне только одно... — он еще раз пристальным взором окинул номер, — откуда вы взялись тут. Я не мог не услышать, что срабатывает замок двери. Да и мои люди расставлены вокруг. Должны были дать мне знать, как только в коридоре появился бы хоть кто-то посторонний. Вы же возникли у меня за спиной, как бог из машины. И приголубили бы меня осветительным прибором в темечко, если бы двигались тише...
— Да... — вздохнул Кульбах, покосившись на лампу. — Хруст в суставах. Пора заняться моим артритом... Что до того, как я проник в эту комнату... — он пожал плечами. — Элементарно... Следуйте за мною. Тем более что мне необходимо переодеться «на выход»...
Он двинулся в направлении ванной и поманил Петро за собой. Тот незаметным движением вынул парализатор, сжал в ладони и осторожно вышел вслед за старым профессором в ванную комнату. Штора, загораживающая душевую кабинку, была теперь отдернута, а часть стены этой кабинки была сдвинута в сторону и открывала проход в точно такую же — только другой отделки душевую. В соседний с восемьсот четвертым — восемьсот третий номер.
Кульбах шагнул в проход и еще раз жестом пригласил Криницу следовать за собой.
— Харви утверждал, что здесь раньше были трехкомнатные номера, — пояснил он. — Но потом номера э-э... разукрупнили, а двери заперли, и остались номера двухкомнатные. Потом — однокомнатные. Но, главное, осталось по две двери, которые их соединяют. Харви очень гордился, что обнаружил это не так давно. Он оставил мне свой э-э ключ...
— Это вообще-то называется отмычка, — вздохнул Петро, покрутив предмет у себя перед носом.
— Так или иначе, эта штука открывает сей замок, — пожал плечами Кульбах, — и это меня вполне устраивает. Харви просил меня в случае, если кто-то начнет беспокоить меня в этом номере, перебраться в соседний... В его или, наоборот, в тот, что справа по коридору, — он пустует. И его этот ключ тоже открывает... Гм... похоже, что действительно, лучше называть его отмычкой...
— Так вы все это время находились здесь? — спросил Криница, проходя из ванной в строго симметричный восемьсот четвертому соседний номер — почти столь же стереотипный и необжитый. — И за двое с лишним суток даже не нашли времени распаковать багаж? Кстати, почему вы свой чемодан оставили там — в номере господина Смита?
— Знаете... — Кульбах развел руками. — Мы вселялись в «Альтаир» по-отдельности, чтобы не привлекать к себе внимания... Харви оказался столь любезен, что взял на себя хлопоты о моем багаже. Тем более что своего у него фактически не было. А я прогулялся по Центру... В страшном, надо сказать, запустении столица пребывает, что же тогда у них творится по окраинам?
Профессор пожал плечами и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, продолжил:
— Так вот, я прошелся по городу, купил себе этот кейс, — он кивнул на стоящий в углу старомодный чемоданчик, — немного еды — так, к чаю. Я, знаете ли, не прожорлив, и кое-что для чтения на ночь...
Его слова подтверждали весомые вещественные доказательства — на прикроватной тумбочке стояли два опустошенных разовых термоса и горка пластиковых стаканчиков, а у изголовья кровати валялись рассроченные упаковки из-под сандвичей и напечатанные на дешевом заменителе — не чета мелованной бумаге фолиантов, заполнявших нутро чемодана из соседнего номера, — «одноразовые» томики какого-то местного издательства.
«Хитрость Хромого» — прочитал Петро на обложке одного из них. Взял вторую и выяснил, что видит перед собой еще одно творение плодовитого литератора Анатолия Смольского — «Отставка Хромого».
— Вы читаете подобную муру, профессор? — искренне удивился он.
Для себя он считал возможным потратить пару часиков на сон грядущий, когда обстоятельства это ему позволяли, на чтение сочинений Смольского или Дженнифер Флокс — эта литераторствующая дама (или созданный «ПРЕ-ЧМО» ее виртуальный образ) тоже активно эксплуатировала фрондийский антураж для своих политических детективов. Они, детективы эти, всегда были приятны ему тем, что не имели ни малейшего отношения к реальной Фронде, о тротуары которой приходилось сбивать свои подметки специальному агенту Кринице. Такое времяпрепровождение для себя он считал простительной слабостью, так как корифеем мысли себя никогда не числил. Но то, что на подобное чтение тратит свое драгоценное время одна из самых крупных научных шишек в секторе, было для него потрясением.
— Знаете... — Кульбах несколько смутился. — Смит предупредил, что нам, возможно, придется провести некоторое, может быть, довольно длительное, время в ожидании нашего м-м... партнера. Так что я прихватил с собой несколько э-э... работ, с которыми давно хотел ознакомиться на досуге... Вы их видели, когда, гм... досматривали мой багаж. Но... понимаете, когда я вселился в свой номер и, как условлено было, прошел к Харви — через ту дверь, через которую... Ну — вы поняли... Так вот. Харви был необыкновенно нервозен и торопился куда-то... Для меня у него оказались свободными лишь пять-шесть минут... Он сказал нечто в том духе, что возникли непредвиденные обстоятельства... Что опасность резко возросла и я не должен показывать носа из номера... Это так повлияло на меня, что я... Видите ли, я человек, привыкший к, так сказать, кабинетной работе... К труду в спокойной обстановке... Так что ни на что, кроме чтения сочинений господина Смольского, я просто не был способен. К тому же мною овладела бессонница...
Петро взглянул на обложки четвертого и пятого томиков. То были «Смерть Хромого» и, соответственно, его же, Хромого, «Воскрешение».
