Волчья натура. Зверь в каждом из нас - Васильев Владимир Николаевич

— Я помню.

— Я готов предоставить вам еще две дюжины таких приборов.

Золотых непроизвольно облизнул губы.

Две дюжины. Плюс уже имеющийся. Двадцать пять невидимок! С такой группой на приступ «Чирс» можно было идти хоть сейчас, это генерал понимал прекрасно. К тому же перестанет болеть голова относительно внезапного отключения прибора из-за истощения батареи: волки наверняка точно скажут, как долго прибор сможет работать без подзарядки, а при необходимости — сумеют подзарядить его.

Но понимал генерал и другое. Бесплатный сыр бывает только в мышеловках.

— На каких условиях вы готовы это сделать?

— Условий будет два, — сказал Расмус, подтверждая догадки генерала. Волки готовы изложить свои требования, поскольку требования эти давно сформулированы, взвешены и всесторонне обдуманы. — Условие первое. По окончании операции вы вернете все приборы. Включая тот, что сейчас в ваших руках. Условие второе. Вы устроите мне конфиденциальную встречу с президентами стран альянса. Теперь я готов общаться на столь высоком уровне.

«Ну, второе устроить совершенно не проблема, — подумал Золотых. — А вот с первым… Интересно, каких гарантий он от меня ждет? Упремся и не вернем, что тогда?»

— Каких гарантий вы от меня ждете? — вслух генерал высказал сильно усеченную версию размышлений.

Ответ волка удивил его. Очень удивил.

— Вашего слова будет вполне достаточно.

Золотых даже слегка растерялся.

— Э-э-э… простите, но что мешает мне дать слово, а потом просто не вернуть приборы?

Расмус на противоположном конце линии связи издал короткий смешок.

— Генерал! Мы ведь оба знаем, что вы этого не сделаете.

Некоторое время генерал молчал.

— Ваше молчание расценивать как знак согласия? — Спросил Расмус.

Тщательно подбирая слова, генерал Золотых попытался дать уклончивый ответ:

— Я, конечно, готов дать слово, но ведь я не являюсь полноправным хозяином положения… Мне могут приказать в конце концов…

— Не морочьте мне голову, генерал, — бесхитростно прервал его волк. — Просто скажите: нет или да. А уж потом сами решайте, как обходить приказы сверху и выполнять ли их вообще. Возьмите в конце концов ответственность на себя: вы мне кажетесь вполне способным на подобный поступок человеком.

Золотых размышлял еще долгую секунду.

— Да, — сказал он твердо, когда секунда истекла. — Я гарантирую вам возврат всех двадцати пяти приборов, если только в ходе операции ни один прибор не будет утрачен…

— Генерал! — укоризненно выдохнул Расмус. — Мы же взрослые люди!

Теперь пришла очередь вздыхать Золотых.

— Правда ваша… В общем, будут вам и приборы, все двадцать пять, и встреча с президентами. Гарантирую.

— Прекрасно. Приборы доставит мой курьер. Потрудитесь встретить его завтра утром в Симферопольском аэропорту.

— Не понял? — озадачился Золотых.

— Курьер прилетает обычным гражданским рейсом, — пояснил Расмус. — Я ведь говорил: мы покинули тропу войны и зарыли томагавки. Отныне мы — обычные законопослушные земляне, генерал.

«Ладно, — подумал Золотых. — Это, конечно, позерство, но надо признать: красивое».

— Как мы узнаем курьера?

— Он сам вас узнает. Ждите у выхода в город. Да, и, если можно, пусть среди встречающих будет тот парень, который некоторое время ходил у меня в советниках. Вы понимаете, о ком я, не правда ли?

— Хм… — Золотых пытался сообразить, зачем волкам понадобился Шериф.

«Надо будет прикрытие организовать, — озабоченно подумал он. — Причем с распылителями… От греха. Добрая воля доброй волей, но кто вас знает, господа хищники. Притворяться овцами — старый и излюбленный волчий трюк».

— Хорошо. Будет среди встречающих этот… парень. Обещаю.

— Рейс «Тропик Пасифик», Куала-Лумпур — Карачи — Симферополь. Посадка в десять утра. До свидания, генерал… Желаю удачи.

Даже не выслушав ответного прощания, волк отсоединился.

Золотых медленно отнял трубку от уха, пытаясь еще раз проанализировать все услышанное и сложить в единую систему.

— Паша, — велел он связисту спустя примерно полминуты. — Труби срочное совещание. И запроси канал на президентский совет, информация чрезвычайной важности.

— Есть, господин генерал!

«И эти перестали просто Семенычем называть… — поморщился Золотых. — Э-хе-хе…»

Селектор тихо бормотал, вторя вызовам колли-связиста. Словно миниатюрная цветомузыка мигали индикаторные глазки на головогруди полиморфа.

«Неужели развязка? — подумал Золотых, не в силах поверить. — Неужели?»

Если все, что рассказал волк, — правда и не предвидится никакого подвоха, то расклад получался невероятно выгодный. Гораздо более выгодный, чем в алзамайской тайге, когда Золотых не особенно и верил в успех финальной операции, и гораздо более выгодный, чем месяц назад в Ашгабате.

Первым в отсек явился, конечно же, Коршунович. Ему было ближе всех.

В семь утра Арчи проснулся по пронзительному писку будильника. Голова казалась тяжелее обычного — все-таки «Афанасия» вчера попили изрядно. Вволю вымокнув в душе и тщательно поелозив зубной щеткой во рту, Арчи наконец признал за собой право вновь называться человеком.

Руки еще помнили гладкость румпеля. Арчи обожал это состояние, когда на малейшее движение рулем яхта тотчас послушно отзывается, когда ветер держишь ладонями, когда сливаешься с ним и с яхтой, когда волны стучат в борт и когда поют натянутые снасти.

Соскучился Арчи по всему этому.

Коршунович вчера предупредил, что с утра у них с Генрихом будет спецзадание. Спец так спец, рассудил Арчи. На то он и агент. В данный момент — агент альянса.

Он вышел на балкон — дверь в соседний номер, номер Генриха, была открыта. Слышалось, как в душе шумит вода, видимо, Генрих тоже приходил в себя.

Утро расплескалось над побережьем; с высоты седьмого этажа море казалось пронзительно-синим, почти как небо. Далекая плоска горизонта терялась в неясной дымке; на фоне голубизны ослепительными восклицательными знаками белели четыре узких треугольных паруса. Берег кое-где рыжел привозным песочком, а в основном оставался галечно-серым; склоны гор утопали в темной вечнозелености кипарисов.

«Плюнуть на все, — угрюмо подумал Арчи. — Купить здесь дом. И жить. С Ядвигой».

Эта мысль приходила к нему все чаще и чаще. Вот только — где ее теперь искать, волчицу его мечты? Вопрос, выворачивающий наизнанку всю душу.

Тихо запиликала трубка; Арчи потянулся и вынул ее из пищевого стакана, где триморф насыщался всю ночь.

— Шериф, — представился он.

Звонить могли только свои — телефон-то служебный.

— Утро доброе. — Арчи узнал голос Виталия Лутченко. — Ожил?

— Я и не помирал, — уточнил Арчи.

— Ну и прекрасно. Как там Немец?

— Мокнет, — сказал Арчи. — Значит, тоже встал.

— Через двадцать минут выходите к остановке на трассе. Вас подберут. И пожрать не забудьте, потом будет некогда.

— Понял.

— Давай…

Лутченко отключился. Арчи мельком взглянул на индикацию сытости и снова сунул трубку в стакан — пусть подкормится. Потом постучал в стену. Генрих постучал в ответ, значит, уже выполз из душа.

На балкон они вышли синхронно. Совершенно голый Генрих яростно растирался жестким, почти как наждачка, вафельным полотенцем. Арчи со смешанным чувством вспомнил, как в спецшколе по молодому делу кое-кого подобным образом брили. Ох и болезненная же процедура…

— Привет.

— Привет.

— Звонили только что. Нам велено пожрать и через двадцать минут быть на остановке.

— Ага. Я одеваюсь, — кивнул Генрих, не переставая растираться. Цвет Генрих имел интенсивно-розовый.

Вскоре они спустились в столовую, послушно сжевали завтрак, вежливо раскланялись с директрисой пансионата и направились к трассе. Едва достигли остановки, примчался Ваня Шабанеев на неизменном джипе.

— Садитесь, орелики! Кажись, лед тронулся! — радостно сообщил Ваня.

Они сели, джип немедленно развил сумасшедшую скорость. Похоже, это был джип-горец: такие лихие повороты закладывал на серпантине, что дух напрочь отшибало.