Юрий Греков - Слышишь, Кричит сова !
Отплюнулся Косыря, уперся глазом в гонтину - тихо. Он глазастый, если б что - углядел бы. Вон Марьица Белка Кудимова дочь на что ведунья была, Яги-бабы потатчица, а от глаза Косырина ни наговором, ни заговором не укроешься. И не укрылась. Хоть хоромину-то новую нее ради Косыря затеял, перейти к нему отказалась, только засмеялась непонятно. Тогда он и пригляделся. А приглядевшись, сам себе подивился - где глаза-то раньше были?
Ведунья ведь, ведунья! По земле не шла - плыла. Коса в руку, да до пят. На порог выйдет - птицы слетаются.
По ягоды идет - полно лукошко, да не оборышные ягоды, не мялье какое, а одна к одной. Не только приглядывался Косыря - и прислушивался. Пела Марьица-ведунья песни поганые, век бы их не слыхать, а тут даже кусок запомнился, хоть бери да сам пой. Косыря поежился, как наяву в ушах голос Марьицы: ...Что в запущенной округе в паутннчатое время Женщина звалася бабой, волосом была светла...
Косыря замотал головой - отгонял наваждение. "Эх,кольнуло злое сожаление,- кабы не эти потатчики ее, поглядел бы, как она на костерке попела бы да посмеялась..." Чуть правее Черепанова -Несвятово дворище. Косыря цепко вгляделся: что-то коренька давно не видать, не запропал ли куда, ведуново семя? Из-за стожка посреди двора бабка Непрядва показалась. Пригляделся: стоит бабка, руками разводит - с кем говорит, не видно, тот за стожком хоронится. Кто ж там? Косыря заерзал, шею вытянул, космы с глаз откинул, глядит во все глаза - коль не услышишь, увидеть надо. Увидит! Он все углядит! На то и наушник, чтоб все видеть, все слышать. Как мужики где чернобылку пьют, он тут как тут - и на одной ноге, да прискачет. Сидят мужики, чернобылку дуют, гуляет братина, смелеет разговор: город-де был велик, да захирел... одно имя осталось... правит посажонок княжой, самого князя и в глаза не видали... да и есть ли он, а коль есть - где? На сто верст иди -человека не встретишь... посажонок-то корысть свою блюдет только... кто на коне - тот хозяин, а так все - нижчие...
В пол-уха вроде Косыря слушает, да все в ухе застревает, ничего мимо не пролетит. Разговор, оно, конечно, смелый - да не шибко, Косыря с разбором новости в гонтину Святовидову носит. А тут что - посажонка ругают.
Его все ругают, эка невидаль. Вот ежели б кто на бога, упаси боже, хулу понес - это дело. А так навару немного.
Немного-то немного, но и то ко двору - не упустит своего Косыря: обведет мужиков косым глазом, обиженно забормочет: - А как донесет кто на разговоры ваши - и мне страдать неповинно? Уж лучше я сам побегу, покаюсь, авось пронесет беду...
Мужики захлопочут, залопочут: - Да чего ты, Косыря, да кто донесет? Не боись, свои ведь!
А он: - Нет уж, нет уж, поди знай, а безвинно страдать не хочу. И откупиться-то нечем, ни грошика за душой, во дворе пусто. Чем откупишься?
Бормочет Косыря обиженно, норовит встать - каяться идти, но не торопится - уразумеют же наконец мужики, что делать, как беды избежать.
- Чем откупиться? - вскрикивает Косыря со слезой.
И глядишь, лезет один за пазуху, медный грош тащит.
Другие мнутся. Косыря грош берет не глядя, жалобно тянет: - Слаб глазами стал, тебя навроде здесь не было? Добро, что углядел я, а то как бы не оговорить зазря. А, мужики, верно? Его-то здесь не было, Микулы-то?
Был Минула, был, да и шумел больше всех, посажонка кляня. АН, вишь, что медный-то грош делает,- скребут в потылицах мужики,- а ежели нет у тебя медного-то гроша, так на суд тебя и расправу?
- Не ходи, Косыря, не жалься,- вразнобой просят мужики,- в обиде не будешь. Мы тебе репы нанесем!
- По одной мало будет,- жалобно тянет Косыря, - не хватит на откуп, не хватит.
- По две дадим, по две,- обрадованно шумят мужики,- не ходи, Косыря, не ходи.
- И то,- нехотя соглашается Косыря,- ежели что - вместях страдать будем. Свои ведь.
- Свои, свои,- соглашаются мужики,- как не свои...
"Свои-леший вам свой",- бормотнул Косыря, цепко вглядываясь - кто же там за стожком хоронится, с кем это Непрядва лясы точит?
"А, вон оно что",- углядел наконец и понял, что поживы тут не будет: бабка, махнув рукой, пошла через двор, следом из-за стожка мальчонок показался. "Прижился-таки на Несвятовом дворище коренек, да вверх машет, змеина ягода,- скривился Косыря.- В отца тянется. Нуну, тянись-тянись, подождем-поглядим".
Не любил Косыря дел недоделанных, ох, не любил.
Утопить Марьицыных потатчиков утопили, а коренек остался. Как ни подкатывался к охоронщику Святовидову Косыря, как ни нашептывал - дескать, рубить под корень надо, не послушал пень старый, мотнул бородищей: "Угодно богу будет, вырубим". Вишь, неугодно значит, раз не вырубили. Ладно, ладно, приглядимся - груня от грухи недалеко падает. Пожалеешь, борода пеньковая, что не послушал...
- Эй, Косыря!
Косыря дернулся - ишь, леший его носит, не углядишь, не услышишь, подберется, неясыть, подкатится, кота мягче ступает - из-за хоромины торчала голова Богдыни-дурачка, ну, впрямь корчага на плетне, только рот до ушей.
- Чего тебе, свет ты наш, защитничек?-улесливо запел Козыря, подумав "поленом бы тебя, поленом, да нельзя",- Куда собрался с утра, спозаранку?
- Косыря, а, Косыря! - ровно не слыша, выкликнул снова Богдыня.
- Ну, чего тебе, батюшко? - "поленом бы тебя, поленом".
- Косыря, айда Змия имать!
- Да на кой он тебе? - ошарашенно спросил Косыря,- снова пахать хочешь?
- Не-е,- заухмылялся Богдыня и замолчал.
- Ну? - Косыря ждал.
- А мы с него сапогов нашьем,- вдруг сказал Богдыня,- износу не будет.
Косыря подумал - чего дураку в голову не взбредет, спросил: - Да как ты его ловить-то будешь?
Богдыня помолчал, подвигал бровями, полез пятерней в потылицу и пояснил: - А так!
- Как -так? Как в тот раз, что ли?
Богдыня подумал, согласился: - Знамо дело...
- Ну, а в тот раз как ты его поймал-то?
- А так,- неопределенно, но уверенно ответствовал Богдыня.- Раз - и поймал.
"Вот докука",- подумал Косыря, сказал: - Иди сам, Богдыня.
Богдыня не двинулся. Косыря снова досадливо скривился: "вот докука докучливая", сполз с бревна и полез через порог.
- Косыря, а, Косыря,- Богдыня не уходил.
- Нету меня,- забираясь на лежанку, откликнулся Косыря,- я у Черепана-горшечника.
- А-а,- обрадованно прогудел Богдыня,- пойду ш" ищу.
- Иди-иди.
Шаги протопали мимо порога. Косыря, не сползая с лежанки, потянулся, воткнулся глазом в дыру. Над Череч Пановым дворищем сизое облако - все жжет-калит корчаги Черепанушко. Богдыня косолапо топал вниз по косогору искать Косырю у Черепана.
- Иди, иди, змиев добытчик,- ухмыльнулся Косыря.
"Сапоги шить хочет,- подумал, мостясь на лежанке,как бы он сам с тебя сапогов не наделал". Косыря поежился - перед глазами встало: глазища красные с бычий пузырь каждый, из трех пастей пламя пышет, бока медные смотреть больно, хвостищем колотит-трясется... На что уж при одной ноге, а тогда Косыря быстрее коченега трехного в гонтину Святовидову махнул, полдня в подполе протрясся - не вернется ли, борони бог, сыроядец человеческий, чудище залесное.. За печкой прошуршало. Косыря прислушался, отплюнулся: "Опять спать не даст, нежить проклятая", сказал с надеждой: - Будет соломкой-то баловаться, суседушко. Передохнул бы, а?
