Николай Петри - Колесо превращений
Надежда росла. И даже усиливающиеся время от времени страшные картины уже не могли погубить его, потому что росток крепко уцепился корнями за илистое дно реки, а верхушкой стремительно тянулся вверх. Туда, где было солнце. Туда, где было спасение...
- Шуи шоо...
Странные слова втекали в сознание и не собирались его покидать. Они обосновались крепко и надолго, продолжая хозяйничать там.
- Шоау шииу...
Слова несли какой-то смысл, надеясь на отклик.
- Шии жиу...
Отстаньте от меня, слышите! Почему вы так громко стучите в моей голове?!
- Ты-ы жи-ив...
Что?! Кто это сказал?!
- Ты жив... Открой глаза...
Милав затрепетал - жив! Он жив!
- Кто вы?! - Милав мысленно задал вопрос, уверенный в том, что ни один звук еще не коснулся его уха.
- Я - твой друг.
- Друзья не хозяйничают в чужой голове, словно у себя на огороде!
- А ты забавный...
- А ты нет! Так кто ты?
- Я же сказал - друг!
- А могу я тебя увидеть?
- Не сейчас. Жизнь возвращается медленно. Потерпи.
- Долго?
- Не знаю... Сначала вернется слух, потом осязание, потом обоняние... Зрение вернется в последнюю очередь.
- А что со мной было?
- Не сейчас. Воспоминания тоже вернутся. Не волнуйся...
Голос ушел. Милав этому даже обрадовался - интересно и необычно было оказаться один на один со своим опустевшим сознанием. Он помнил лишь те немногие секунды, в течение которых незнакомый голос гремел в нем, словно ревущий ураган. Теперь же наступило одиночество. И только гулкая пустота окружала его...
Милаву сделалось тоскливо и страшно, нестерпимо захотелось, чтобы звучавший в нем голос вернулся. И он действительно вернулся, словно услышал призыв кузнеца.
- Ну, как ты себя чувствуешь?
- А что могло измениться? Ведь вы покинули меня только на один миг!
- Один миг?.. Интересно... Значит, меня не было совсем недолго?
- Можно сказать, что вы и не уходили. А что?
- Ничего... Это я так...
- Послушайте, мне здесь ужасно одиноко!
- Могу себе представить...
- Едва ли! Здесь не просто невыносимо одиноко, здесь еще и... страшно...
- Почему это?
- Не знаю... такое ощущение...
- Значит, эмоции начинают возвращаться к тебе. Это хорошо. Могу только сказать, что самыми неприятными будут лишь первые минуты. Потом все образуется.
- О чем это вы?
Ответа Милав не услышал. Его слух (или сознание?) потряс настоящий рев. В следующий миг Милав оказался погребен под бурным потоком событий своей (и не только своей) жизни. Сначала он тонул. Долго. Мучительно. Потом откуда-то пришла уверенность, что он может плавать, и он поплыл. Затем он понял, что способен управлять гремучим потоком!
Открытие окрылило его, и он с радостью принялся манипулировать сознанием, словно игральными костями.
- Я вижу - ты вполне освоился?
- Не совсем, но ощущения непередаваемые! Это что-то запредельное!
- Естественно - мало найдется людей, удостоившихся чести полистать книгу собственной жизни!
- Это так интересно!
- Не увлекайся. А то дойдешь и до главы, которую липики еще не успели написать.
- Разве такое возможно?!
- Конечно. Но я пришел к тебе не за этим.
- Пришел?
- Разумеется! Я ведь не дух бестелесный, хотя поговорить с тобой мог и на расстоянии. Я пришел, чтобы помочь тебе вновь увидеть мир.
- Зрение?
- Да.
- Что я должен сделать?
- Ничего, лежи и выполняй мои приказы.
Милав почувствовал, что кто-то коснулся его лица. Чьи-то пальцы мягко и нежно стали поглаживать закрытые веки. Они несли на своих кончиках какую-то влагу. Милав услышал:
- Попробуй открыть глаза. Не сразу - небольшими усилиями...
Милав заморгал глазами, не испытавая ни боли, ни страха. Наконец он увидел над собой потолок, который словно появился из его воспоминаний. Был он серым и каким-то невзрачным. А вот кровать, на которой он лежал, светилась бирюзой!
"Я уже все это видел, - подумал он, - но когда?"
- Не хотите поделиться впечатлениями?
- Здорово!!
- Ну-у, для человека, в сердце которого побывало два дюйма стали, маловато экспрессии!
- Будет экспрессия, - пообещал Милав, - когда голова перестанет кружиться...
На это понадобилось время. Как и на то, чтобы упорядочить сумбур и хаос, царившие в его мыслях. Чтобы не мешать, голос, поддерживавший кузнеца, отключился. Пока его не было, Милав привел в порядок свои ощущения, но когда настала очередь воспоминаний, он почувствовал своеобразную преграду - что-то мешало ему.
Вернулся голос.
- Ты подавлен. В чем причина?
- Я не могу преодолеть внутренний барьер. Воспоминания перемешаны, словно бирюльки на игровом столе: потяни одну - и все они на тебя рухнут...
- И ты не догадываешься почему?
- И-нет...
- Все дело в том, что сознание не хочет возвращать тебе воспоминание о моменте смерти.
- Но как же так...
- Не спеши. Оно опасается, что это может поставить тебя на грань, которую ты с таким трудом преодолел.
- И что мне делать?
- Немного подождать. Время способно излечивать все. В том числе и образ смерти, испытанной тобой когда-то.
Милав стал ждать. Его никто не торопил, не подгонял. Все происходило удивительно плавно и естественно. Обрывки воспоминаний сами собой складывались в картину, словно имели взаимное притяжение, способное преодолеть хаос, творящийся в голове кузнеца. Это продолжалось долго. Сколько? Время не имело значения. Да оно и текло в эти минуты рывками - от даты к дате, от события к событию. И настал момент, когда в голове что-то прояснилось, будто из-за свинцовых туч выглянуло солнце и озарило самые темные и потаенные уголки, скрывавшиеся в сумерках сознания. Пелена спала Милав вспомнил все настолько ярко, что воспоминания казались реальностью.
Глава 2
ВИТТОРИО ЧЕЗАРОТТИ
Он увидел себя лежащим на нагретых солнцем досках палубы. Впрочем, слово "увидел" не совсем соответствовало его состоянию. Видеть глазами Милав уже не мог - они закатились, и веки надежно укрыли зрачки, в которых замер немой укор: "За что?"
"Видеть" теперь он мог только кожным зрением, воспринимавшим тепловые колебания и едва уловимые вибрации, производимые трясущимися плечами Витторио. Но еще и какие-то потоки исходили с вечернего неба, благодаря которому Милав смог восстановить происходившее через несколько секунд после того, как его сердце остановилось.
Витторио выдернул шпагу из груди Милава и отшвырнул ее от себя, словно она жгла ему руку. Он застонал и упал на колени перед кузнецом. Плечи его тряслись, губы вздрагивали; он казался обезумевшим.
