Александр Зорич - У солдата есть невеста (сборник)
– А мне Гррссы сказал.
– Так он же немой?
– А-а, ну да, немой, – задумчиво глянув на юношу, согласилась Еля. – Тогда мне ваши люди сказали. Охотники.
– Ты что же, видела их? Где ты их видела, скажи-ка?
Несложные вопросы Бата загнали Елю в тупик. Она согнулась, уперла локти в колени и уныло оттянула кулаками щеки.
– Не помнишь, где видела? – не отставал Бат.
– Не помню, – буркнула Еля.
– Ну вот… А имя – помнишь… Нехорошо получается. Разве родители… ну, или кто там тебя воспитывает, разве они не говорили тебе, что врать нехорошо?
– Говорили.
– Тогда сказала бы правду. На мне же не написано, что меня Батом зовут!
– Вообще-то написано. Для тех, кто умеет читать, – девчонка озорно улыбнулась.
– И на каком это месте написано? Может, на этом, – Бат привстал и треснул себя по тесно обтянутому кожаными штанами заду. – Или на этом? – хлопнул по лбу.
– Раш-раш-раш!
– На том месте, где у вас мысли.
– На голове, что ли?
– Нет, в голове.
– Ого! Да тут передо мной знатная ведьма Елеанирда Косматая собственной персоной! И она умеет читать что у людей в голове! – сказал Бат глумливо.
– Ничего тут такого нету. Мои друзья читают в голове, как вы в ваших книгах.
– Что за друзья такие? Ведьмацкого, что ли, роду?
– Мои друзья – они духи, – серьезно ответила девочка.
У Бата похолодели кончики пальцев и отяжелел язык. Очень уж не любил он слово «духи». И вдвойне не любил ситуаций, в которых его обыкновенно произносят. Где какое несчастье – всегда духи виноваты. Удавился мужик – дух-самогубец им овладел, бабу свою зарезал – овладел дух ревности. Дом сгорел – духа воздуха не умилостивили. Уд не стоит – не нужно было ссать под священным деревом, духа прогневал. Духи-духи-духи. «Зато когда что-то путное случается, про духов и не вспоминает никто, мол, тут их влияния нету. Это как тот песняр говорил про войну, что города сдают солдаты, а берут – ихние воеводы…»
– Негоже детям с духами знаться, – осуждающе заметил Бат.
– Раш-раш-раш.
Срок ложиться еще не подошел, да и сна не было ни в одном глазу.
Стоило Бату заикнуться об отдыхе, как Раш-Раш с Елей поглядели на него укоризненно – мол, погоди, погоди!
– Чаю, что ли, сделать? – предложил Бат.
Гости воодушевленно закивали.
– Тогда, Елюшка, ступай на воздух, помой котелок, набери чистого снегу.
Та лучезарно заулыбалась, скинула шубку и в одном шерстяном платье с высоким горлом, свежем, чистом, словно бы вчера сшитом, шустро бросилась к лазу.
– А ты, Раш-Раш, дровишек наломай, а то вышли все… В общем, потрудитесь-ка теперь сами, покуда дядя Бат передохнет. Это будет по справедливости. Ведь я тут среди вас самый старший. И вы должны оказывать мне почтение, почти как царю, – пояснил Бат.
Каково же было его удивление, когда Раш-Раш вместо того, чтобы отправиться доламывать лежанку из горбыля, приблизился к нему, присел на корточки и… растянулся у его босых нечистых ног в земном поклоне.
Красиво сложенное тело юноши прижалось к холодному полу пещеры и застыло, лучась самым первосортным почтением. Словно был Раш-Раш опытным царедворцем, магистром льстивых наук. Наступи ему на голову – он и бровью не поведет, сочтет за честь.
Бат опешил, даже язык прикусил.
На какой-то миг он вдруг почувствовал себя, да-да, тем самым ирверским тираном Батом Иогалой, который, сказывают, восходил на трон по семи ступеням, на каждой из которых лежал плененный вражеский военачальник. Вот так, прямо по военачальникам, и восходил.
Молча созерцал Бат гибкую спину юноши, с крыловидными выступами лопаток, скользил вдоль хребта по жемчужной коже, отливавшей шелковой голубизной, кое-где обросшей белесыми, тающими волосками. Ласково ворошил взглядом серебристые, с серым оттенком, кудри. И любовался бы он так, скользя и оскальзываясь, быть может, еще долго, если бы взгляд его не угодил в овраг свежей рубленой раны с розовыми расходящимися краями. Рана шла наискось от печени до самых ягодиц и была длиной в Батову ладонь. Рана, казалось, кричала о себе во весь голос.
– Да у тебя там хрен знает что, на спине! – ужаснулся Бат. Раш-Раш поднял свою узкую, длинную голову с аккуратными, заостренными ушами и жалостливо посмотрел на него. Мол, сам знаю. И страдаю.
– Чего же ты молчишь? Да вставай ты, дурак!
Раш-Раш ловко собрался, присел на корточки. Бату вдруг стало физически больно: не за себя – за него. Эту рану он словно примерил на свою спину.
– Да что ты улыбаешься, как вроде все в порядке?
Раш-Раш прикусил нижнюю губу и застенчиво насупился.
– Вот дурак так дурак, – приговаривал Бат с отеческой укоризной в голосе. – И сидит как ни в чем не бывало! Да так же и сканать можно запросто! Ты знаешь, сколько таких хороших, как ты… – лицо Бата покраснело, на лбу бисером выступил пот. Он разделал немало туш, но к виду человеческих ран так и не смог до конца притерпеться.
– Вот! – Еля вползла в пещеру с полным котелком снега. Встала. Отряхнулась. – Чаю хочу!
– Да подожди ты! – отмахнулся Бат. – Ты рану у Раш-Раша видела?
– Не-а.
– Вот и не встревай. Раш-Раш твой, если масла сейчас ему кипящего в рану не залить, заболеть может. А потом даже умереть!
– Умереть? – задумчиво повторила Еля.
– Давай сюда котелок!
То ли жаркая еда подействовала на него возбудительно, то ли самочинно распоясалось воображение, но Бат явственно увидел Раш-Раша, вялого и желтого, с сухой, как старый пергамен, кожей, мятущегося в последней горячке, невнятно мычащего. Перед смертью он, конечно, придет в себя и будет смотреть на них с Елей глупо и радостно, как котенок, которого несут топить…
Бат смерчем носился по пещере, позабыв об усталости – только бы не дать видению сбыться. Расшвыривая сквернословия, он суетливо искал среди вещей заветную бутылку с лечебным маслом. Нашел. Потом яростно скоблил и мыл собственной мочой котелок. Помыл. Кипятил масло на огне. Пробовал его языком. Добавлял в масло полынь и плесень – их пришлось разжевать в горькую серо-зеленую кашицу. И наконец…
– А теперь, будь добр, не рыпайся, – сказал Бат, прижимая юношу к соломенной подстилке всем своим мужицким весом. – Будет больно – ори! А еще лучше – не ори. Лучше вот эту палку закуси. А ты, – сказал он, обращаясь к присмиревшей Еле, – что расселась, как неродная? Помогай! Палку эту держи, чтоб Раш-Раш твой ее не выплюнул, когда я в рану масло лить начну.
– Он не Раш-Раш, а Гррссы!
– Да какая разница!?
Девочка присела возле головы Раш-Раша и вцепилась своими розовыми ручонками в палку, которая как великанские удила раздвинула юноше рот. Зажмурилась.
Левой рукой Бат прижал сильную, длинную шею раненого к земле, а правой, на ней была рукавица, – поднял дымящийся котелок, прихватив его за край, примерился.
