Гордон Диксон - Путь Пилигрима
Когда-то он рассмеялся бы при мысли, что может умереть, чтобы защитить или спасти кого-то. Для него на грани совершенной глупости было всерьез задуматься о том, что он может рисковать своей жизнью, чтобы избавить какого-то человека от смерти или несчастья.
Теперь-то он знал. Его представление о том, как страшна будет такая смерть, не изменилось. Она вызывала в его сознании не меньший ужас; но теперь он знал, что пойдет на смерть вместо Марии - что, по сути дела, он принял решение сделать именно это, хотя и не предполагал этого, увидев Марию в первый раз и уехав из Милана, чтобы отвести от нее подозрения алаагов.
Теперь мысль о ее смерти стала для него непереносимой. Страдания и смерть других людей, которых он узнал, вроде Питера или Иоганна из миланского Сопротивления, ему хотелось бы предотвратить любой для себя ценой. И наконец дошло до того, что он не мог больше терпеть страдания расы, к которой принадлежал, в целом.
Это было странно. Он не ощущал себя более бесстрашным, хотя ради Марии, разумеется, сделал вид, что не только может заставить алаагов покинуть Землю, но и после этого уйти невредимым из Дома Оружия.
Эта последняя надежда - он знал - всегда была и останется самой несбыточной из всех надежд. Вопрос не в том, зачем Лит Ахну надо уничтожить его, даже если соплеменники заставят Первого Капитана уйти с поста. Вопрос будет заключаться в том, какая может найтись у Лит Ахна причина не уничтожать зверя, не только являющегося лидером мятежного скота, но и лично предавшего доверие Лит Ахна и ставшего его врагом.
Удивительно, но определенность собственного конца была ему безразлична. На его пороге появился лев, но появления этого льва он рано или поздно ожидал. А между тем он нашел человека, которого можно любить и который любил его. И кое-что он успел совершить и не дал своей жизни бесследно исчезнуть. Все люди в конце жизни надеются, что их существование не было бесполезным, и его жизнь была именно такой. Это было таким чувством, по поводу которого могли бы прийти к согласию даже люди и алааги, если бы только алааги появились на Земле не как завоеватели.
Он совершил-таки нечто, и предстоящее ему уже не имело большого значения. Его воображение не то чтобы отказывалось, но было не в состоянии нарисовать картину того, что последует после его разговора с Лит Ахном. Как будто какая-то комната существовала в его воображении, но была заполнена бетоном, и не удалось бы войти в нее, даже если бы захотелось.
Он думал о том недолгом времени, когда они с Марией принадлежали друг другу. Воспоминания о проведенных вместе днях и ночах пришли к нему как необычайно ценные сокровища, которые хочется рассматривать вновь и вновь. Он вспоминал их последние несколько дней в Лондоне. Вспомнил, как остановился в дверном проеме, ведущем на маленький балкон в их миланской квартире, и как увидел ее и Питера - наклоненные друг к другу головы, сплетенные кисти рук, как будто в обещании чего-то или молитве.
Тогда к нему, не вызвав эмоций, пришло понимание того, о чем он мог бы догадаться уже давно,- что она и Питер когда-то любили друг друга. Возможно, что все еще любят - и сплетенные их руки были доказательством этого. Шейн не сомневался, что все последние несколько месяцев она искренне любила именно его. Они были слишком близки, чтобы он мог предъявлять к ней какие-то претензии.
Но, возможно, прежде Мария была близка с Питером - может быть, именно поэтому Питер оказался в Милане в то время, когда Шейна схватила и допрашивала группа Маротты.
Ничего невозможного не было в том, что Мария могла быть все еще влюблена в Питера, несмотря на свое чувство к Шейну.
Шейн внезапно испытал чувство огромного облегчения, когда наконец понял это. В конце концов, Мария с Питером будут снова вместе - и если Шейн победит, они будут вместе в мире людей. Если алааги покинут Землю и не разрушат ее, Мария с Питером смогут жить нормальной жизнью, пожениться и иметь детей, как это было с людьми в прошлом и может быть снова. Если же алааги разрушат Землю, покидая ее, тогда, конечно… Но если не произойдет ни того ни другого и алааги нанесут поражение Пилигриму и преодолеют все сопротивление человеческой расы, даже тогда Питер с Марией смогут под другими именами спрятаться среди миллионов зверей, населяющих этот мир, и все же вести совместную жизнь. И Шейн отчасти обеспечит им такое будущее.
Было облегчением думать, что к этому времени они должны были оказаться на безопасном расстоянии от штаба. Люди из организации не стали бы оставаться вблизи штаба, где могли неожиданно открыть огонь из оружия чужаков и выжечь Землю повсюду до самого горизонта. Питер должен знать, что они с Марией тоже подлежат эвакуации, как люди, имеющие отношение к организации.
Много времени прошло с тех пор, как ему было приказано ждать в углу офиса. Шейн уже не смотрел на часы. Он не мог бы даже сказать, сколько точно прошло времени. Сменился дежурный адъютант Лит Ахна, и после этой смены миновало несколько часов. Смотреть на часы желания не было. Время стало нематериальным. Очевидно, наступило уже ранее утро - по меньшей мере. Возможно, снаружи уже рассвело.
Шейн с сочувствием подумал о стоящих на холоде перед Домом Оружия. Сам он давно позабыл неудобства собственного положения. Даже его визиты в туалет почти прекратились. Кабинет Лит Ахна и все, в нем происходящее, стало ему безразлично. Его сознание жило в мыслях, а мысли были о счастливых мгновениях с Марией.
Странно, но он чувствовал, что освободился от самоуспокоительных иллюзий; и эта свобода делала его более счастливым, а не угнетала. Поняв, что Мария все это время должна была хранить в себе любовь к Питеру, он понял и то, что она совсем не обманывалась по поводу исхода его дела: раз уж он вошел в Дом Оружия, то почти наверняка не вернется оттуда. Итак, она дала ему смелость пойти туда, сделав вид, что верит в его притворство, будто в этой опасной ситуации у него неплохие шансы спастись. А между тем она отдала ему все, что имела, пытаясь сделать отпущенный ему короткий жизненный срок стоящим того, чтобы жить.
Она сделала его счастливым. Это было удивительно. Он поймал себя на размышлении о том, испытывали ли люди в прошлом, знающие о близкой смерти, но имеющие избыток жизненных сил, те же чувства, что и он,- смирение и чувство завершенности. И более всего ощущение покоя…
Открылась дверь, и в кабинет вошел Лит Ахн.
– Сейчас я буду отдыхать,- сообщил он адъютанту за стойкой.- Совещание Совета закончено, и командующие также собираются отдохнуть в отведенных для них помещениях. Разумеется, если возникнет необходимость, позови меня. Есть ли что-то срочное или важное, требующее моего участия, прежде чем я пойду отдыхать?
