Георгий Мартынов - Гость из бездны (сборник)
— Я мало что могу рассказать вам, — начал допрашиваемый. — Бежал из плена…
— При каких обстоятельствах попали в плен?
— Воевал в партизанском отряде. В бою был контужен. Потерял сознание. Очнулся в плену.
— Где и в каком отряде воевали?
Ответ был настолько неожиданным, что Нестерову показалось, что он ослышался.
— Не знаю.
— Как так «не знаю»?
— Но помню.
— Из-за контузии? — спокойно и даже сочувственно спросил Лозовой.
Нестеров понял цель вопроса и ожидал, что допрашиваемый обрадуется и воспользуется подсказанной ему правдоподобной версией.
Но тот ответил иначе:
— Вряд ли. Контузия была не тяжелой. Меня никто не лечил. Все прошло само собой.
— Почему же вы не помните?
— Не знаю.
— Хорошо! — Лозовой взял допрос в свои руки. — Расскажите, кто вы такой, кем были в партизанском отряде, где содержались в плену, как удалось бежать?
— Меня зовут Николай Поликарпович. Фамилия Михайлов. Воевал рядовым партизаном. В плену находился в лагере, где — не знаю. Бежал с тремя товарищами, потом их потерял. Остался один, пошел на восток. Позавчера дошел до села, в котором вы останавливались перед нападением на опорный пункт. Решил присоединиться к вам и пошел с вамп.
Он говорил отрывистыми фразами, деревянным голосом, точно отвечая заученный урок. Румянец на щеках разливался, темнея все больше.
Нестеров чувствовал, что его первоначальная симпатия к этому человеку исчезла, сменившись неприязнью. Несообразности в рассказе бросались в глаза. Не говоря уж о более чем странном факте, что Михайлов забыл, в каком отряде он воевал до плена, в его словах была и явная ложь. Отряд перед нападением на опорный пункт не останавливался ни в каком селе, а расположился в лесу. «Пойти с отрядом» было совсем не так просто. Партизаны сразу бы заметили неизвестного человека, к тому же идущего без оружия. Не мог же Михайлов бежать из лагеря военнопленных с оружием.
— Не расскажете ли вы более подробно? — невозмутимо спросил комиссар.
— Нет, не могу, — ответил Михайлов. В его голосе ясно слышалась усталость. — Я плохо помню, что со мной происходило в последнее время. Если вы мне не верите, я уйду. Поищу другой отряд.
— Вы думаете, это так просто сделать? Вы дошли с нами до нашей базы…
— О! — воскликнул Михайлов, сразу оживившись. — Вы думаете, что я шпион? Так расстреляйте меня, и дело с концом! Потеря не велика.
Нестерову не показалось — он ясно видел, как при этих словах глаза Михайлова радостно вспыхнули.
— Расстрелять вас мы можем в любую минуту, — сказал Лозовой. — Время военное, a оснований у нас достаточно. Я хочу выяснить истину.
— Тогда верьте моим словам. — Михайлов снова как-то сразу сник. Он опустил голову и сказал едва слышно: — Что я могу сделать, если действительно ничего не помню.
Нестеров и Лозовой переглянулись.
— Знаете что, — внезапно сказал комиссар, — отложим нашу беседу. Когда вы как следует отдохнете, к вам, возможно, вернется память.
— Как хотите, — безучастно ответил Михайлов.
— А сейчас скажите мне только одно. Этого вы не можете не помнить. Кто был тот человек, который вместе с вами присоединился к нашему отряду?
— Я был один.
— Тот человек, — напористо продолжал Лозовой, — который шел с вами, а потом куда-то исчез?
— Я не знаю, о ком вы говорите. Я пришел в село один. Один пошел за вами. И сюда пришел один. Кругом меня были только ваши люди. И в бою, и в походе.
— Этот человек шел рядом с вами. И, так же как вы, был безоружен.
Михайлов резко поднял голову. Его глаза сверкнули.
— Вы ошибаетесь! — сказал он. — Я добыл оружие в бою. У меня его отобрали, прежде чем привести в эту землянку. А человека, о котором вы спрашиваете, я помню. Я принял его за санитара. Потом он ушел куда-то.
— Почему именно за санитара?
— По тому самому, что у него не было оружия.
— Наши санитары, — сказал Лозовой, — такие же партизаны, как и остальные. И они все вооружены.
— Тогда я не знаю.
Лозовой вышел и вскоре вернулся с дюжим партизаном.
— Отведи-ка вот его в землянку Кулешова, — приказал он, указывая на Михайлова. — Пусть его накормят и устроят на отдых.
Нестеров удивленно посмотрел на комиссара. Кулешов был врач и жил в одной землянке со вторым врачом, рядом с санитарной частью. Свободных мест там сейчас не было.
— Я велел отвести его не к раненым, а в самую землянку Кулешова, — поняв взгляд командира, сказал Лозовой, когда Михайлов и партизан вышли.
— Ты считаешь его ненормальным?
— В данную минуту он ненормален. Но вчера утром он был вполне нормален. Об этом свидетельствуют рассказы тех, кто видел его в бою. Я расспрашивал многих. Все говорят в одни голос, что Михайлов, или как бы там его ни звали на самом деле, дрался умно и смело. Опыт партизанских боев у него, безусловно, есть.
— Ты хочешь сказать, что тут он говорил правду?
— Да.
— Но в его словах была и явная ложь.
— Или ложь, или… Ты обратил внимание на его одежду, Федор Степанович?
— Специально нет. Вроде он в солдатской гимнастерке и в гражданских брюках. Все грязное, но ведь так и должно быть.
— Не совсем так. Ты не заметил главного. Гимнастерка грязная, это верно, но она совсем новая. Когда вчера я увидел его в первый раз, Михайлов шел с расстегнутым воротом. Я обратил внимание, что нательная рубашка у него совсем свежая.
— Значит, он не был в лагере для военнопленных.
— Безусловно, не был.
— Еще одна ложь. Решающая.
— Что же ты предлагаешь?
— Расстрелять, как вражеского агента, — решительно сказал Нестеров.
Комиссар задумчиво постукивал пальцами по краю стола.
— Как часто, — сказал он, — ты, Федор Степанович, говорил нам, что опасно недооценивать противника. Гестаповцы не дураки. Когда они засылают своего человека к партизанам, то обращают большое внимание на маскировку. И, конечно, снабжают логичной версией. Вспомни тех пятерых.
— Могло быть, что на этот раз…
— Не могло. Не похоже. Поведение Михайлова чересчур странно. Просто неправдоподобно. Поэтому… я склонен ему верить.
— Но ведь явная ложь.
— Вот в том-то и дело, что нужно выяснить — явная она или нет. Я послал Кулешову записку. Просил его затеять с Михайловым разговор и проверить его умственную полноценность. Кулешов в прошлом невропатолог. В психологии он разбирается. Расстрелять всегда можно. Но случай исключительный…
Нестеров впервые видел споет комиссара в такой нерешительности и пожалел, что поторопился со своим мнением.
