Феликс Пальма - Карта времени
Маркус с нежностью взглянул на него, но не стал отвлекаться и продолжил свое объяснение:
— Трудно с точностью сказать, кто был первым путешественником во времени, то есть кто первым совершил временное перемещение, как это стали называть, поскольку сначала речь шла о редких отдельных случаях. На самом деле если мы что-то и знаем про первые перемещения, то исключительно благодаря эзотерическим журналам и статьям в других изданиях, посвященных паранормальным явлениям. Тем не менее сообщения о людях, которые, по их собственным словам, покидали свое время, стали попадаться все чаще, но все-таки недостаточно часто для того, чтобы о них заговорила широкая публика. Однако в середине нашего века мир вдруг пережил настоящую эпидемию: невесть откуда появилась целая куча путешественников во времени. Словно способность к таким перемещениям стала очередным шагом в эволюции, предсказанной Дарвином. Видимо, некоторые люди, оказываясь в пограничной ситуации, могли активизировать определенные зоны своего мозга, которые, словно по волшебству, выдергивали их из настоящего и переносили на годы вперед либо назад. Такие люди не умели контролировать свои способности и, с какой стороны ни посмотри, обладали очень опасным даром. Как вы догадались, правительство не замедлило учредить специальный департамент, призванный выявлять подобных сограждан, наблюдать за ними и учить совершенствовать свои таланты — под соответствующим контролем, разумеется. Стоит ли говорить, что согласия у подопытных никто не спрашивал. Да и какое же правительство позволит таким людям жить как им хочется? Нет уж, homo temporis, как стали называть этот тип, нуждается в присмотре. В любом случае исследования принесли свои плоды: было, например, обнаружено, что при перемещениях не соблюдалась постоянная скорость — до момента конечной остановки, когда иссякает импульс, как действует машина мистера Уэллса. Нет, происходит что-то вроде мгновенного прыжка в пустоту, при котором задается лишь направление — в будущее либо в прошлое, — что делается так же интуитивно, как возникает импульс к прыжку. А еще было точно доказано, что чем большее расстояние одолевает путешественник, тем большую усталость он ощущает. Некоторым требовалось потом несколько дней, чтобы прийти в себя, другие же, случалось, впадали в коматозное состояние и уже никогда не выходили из него. Выяснилось также, что при достаточной концентрации усилия человек может переносить с собой предметы и даже людей, хотя стоит это двойного труда. Так или иначе, но, как только был вскрыт в известных пределах умственный механизм, позволяющий передвигаться во времени, сразу же возникла насущная необходимость проверить, можно ли изменить прошлое, или же оно не поддается никакому воздействию. Споры об этом разгорелись еще до начала путешествий во времени, а теперь они достигли особого накала. Многие физики считали, что если мы отправимся в прошлое с целью, например, убить некое лицо, то пистолет взорвется у нас в руках, поскольку мир самовосстановится, включится механизм чего-то вроде самосознания, способного следить за спаянностью целого и не допускать смерти человека, которая тогда не произошла. Но серия контролируемых опытов по незначительным изменениям в ближайшем прошлом показала, что время лишено защитной брони. Ткань его так же уязвима, как тело улитки без раковины. История — все, что когда-то произошло, — может меняться. И это открытие, как вы догадываетесь, произвело куда больший переполох, чем сами путешествия. Неожиданно человек обрел способ преобразования прошлого. Неудивительно, что большинство истолковало этот дар как нечто вроде карт-бланш, которую Бог вручал человечеству, чтобы оно исправило свои же собственные ошибки. Естественно, логично вырвать из Истории такие сорняки, как случаи геноцида и людские страдания, если можно так выразиться, потому что, джентльмены, мир ждет много всего неприятного, и ваша фантазия, мистер Уэллс, будет выглядеть на таком фоне очень наивной. Вообразите же, какую пользу сулили человечеству перемещения во времени. Можно было бы, скажем, избежать эпидемии чумы, опустошившей Лондон и унесшей жизни ста тысяч человек, пока ее не победил — такова ирония судьбы! — пожар тысяча шестьсот шестьдесят шестого года.
Да можно было сделать кучу всяких вещей. И вот правительство при горячей поддержке населения учредило комиссию, куда вошли видные ученые, в том числе математики, которой предстояло разобраться в нагромождении всех тех ошибок и заблуждений, составившем наше прошлое. Комиссия должна была решить, какие события заслуживали того, чтобы их стереть из реальности, но одновременно и просчитать, не слишком ли это нарушит временную ткань и не повлечет ли за собой еще более тяжкие последствия. Но, как известно, на всех не угодишь. Вскоре послышались протесты против Плана реставрации, как он был назван. Далеко не все считали этичной ту вольную манипуляцию прошлым, которой вознамерилось заняться правительство. Часть общества, назовем ее консервативной, решила бороться против Плана любыми средствами и с каждым днем обретала все больше сторонников. Ошибки прошлого следует принять как данность — таков был их главный аргумент. Короче, правительству становилось все труднее продолжать задуманное, но окончательно План лопнул по другой причине. Путешественники во времени, испугавшись гнева сограждан, начали совершать побеги в прошлое. Беспорядочное бегство, естественно, вызвало в обществе тревогу, так как прошлое вдруг превратилось в какую-то податливую глину, чью форму мог подправить всяк кому не лень, руководствуясь личными целями или просто по ошибке. История мира оказалась под угрозой.
— Но как же можно узнать, что кто-то воздействует на прошлое, если при этом неизбежно меняется и настоящее? — спросил Уэллс. — На нас отразятся последствия любого вмешательства в Историю.
— Вы весьма проницательны, мистер Уэллс, — сказал Маркус, приятно удивленный вопросом. — Природа времени такова, что любое изменение прошлого отражается на всем протяжении временного потока, преображая все на своем пути, — так при падении камня в пруд получаются волны, расходящиеся по поверхности воды. То есть, как вы заметили, мы действительно никогда бы не узнали, что прошлое подверглось воздействию — ведь и настоящее, и наши воспоминания стали бы иными. — Он выдержал паузу, после чего добавил со злорадной ухмылкой: — Если бы в нашем распоряжении не имелось надежной копии мира, с которой мы могли бы сверяться.
— Надежной копии?
— Да, назвать это можно так или иначе. Я имею в виду весь свод книг, газет и тому подобных материалов, где детальнейшим образом отражено все, что до сих пор произошло, вся История человека. Это своего рода портрет, запечатлевший истинное лицо мира.
