Юрий Никитин - Ярость
– Какая честь? – закричал американский майор. – О чем вы?.. Господи, да слышит ли меня кто-нибудь, как говорю с маньяком, неизвестно как ухватившим в руки телефон...
Пивнев обиделся:
– Как это неизвестно?.. По нашей территории шла группа бандитов. Их уничтожили. С трупов и сняли эти штуки. Сейчас бандиты везде вооружены лучше нас, армейских...
– С трупа? Что с ними?
– Трупы как трупы, – ответил Пивнев с неудовольствием.
– Они... погибли? – спросил голос неверяще.
– Трупы? – не понял Пивнев. – Как могут трупы погибнуть? Ты, бандит, плохо русский язык выучил!.. Ты чеченец аль кто?
Голос простонал в ярости и страхе:
– Я Крис Джонсон, майор подразделения зеленых беретов! Мы направлены вам на помощь...
– Международная мафия, – протянул Пивнев понимающе. – Ты продолжай, продолжай!.. Да это не тебе, бандит, танкисту. Дурак, то ли снаряды бережет, то ли лень лишний раз стрельнуть... Что за молодежь ныне? У вас, американцев, набрались!
Из трубки слышен был грохот, словно рушились стены, крики. Голос Джонсона прервался, затем там завизжало:
– Мы сдаемся! Прекратите стрельбу, мы уже выходим с поднятыми руками!
Пивнев поинтересовался:
– А сколько вас?
– Осталось всего семнадцать и пятеро раненых!
Пивнев подумал, сказал сокрушенно:
– Многовато. Для суда довольно и одного-двух. Когда останется столько, перезвони.
Он отключил телефон, знаком велел долбить, чтобы камня на камне. У древних воинов, что дрались на этой земле, это, кажется, звалось тризной. Когда хоронили павших воинов, в жертву резали скот и пленников.
– Это по вам тризна, ребята, – сказал он. В горле был комок. С трудом сглотнул, прошептал, – И по всей танковой бригаде... по всем-всем... кто сложил головы так доблестно.
Оглянувшись на горящий КП, бросил сотовый телефон на землю, наступил. Под каблуком хрустнуло. Вообще-то для суда и одного не надобно. И так все ясно.
– Усилить огонь, – велел он лейтенанту. – Не понимаешь?.. Если хоть один бандит уцелеет, то найдутся сволочи, оправдают. Адвокаты на бандитах как раз и зашибают! А там, глядишь, снова кого зарежут...
* * *Я содрогался вместе с землей, что тряслась под ногами, как при землетрясении, которому не было конца. Во рту был песок, щепки, соленый привкус. А потом вдруг навалилась оглушающая тишина.
Мне показалось, что я оглох, но вон и другие вертят головами, глаза очумелые, еще не верят, что все кончилось. Внезапно из одинокого здания мелко и жалко застрочил автомат. Умолк, выпустил еще одну куцую очередь, словно кто-то отчаянно берег патроны. После тяжелого буханья танков, после массированной стрельбы из гранатометов, такая стрельба показалась жалкой и нелепой, словно комар пытался заесть омоновца в полном снаряжении.
Кречет поморщился:
– Кто там еще?
Чеканов вытянулся:
– Разрешите доложить! Там закрылся этот, как его... ну, который правозащитник! С фамилией как хвост у динозавра! Он к вам часто приходил. Разрешите подогнать танк и... прямой наводкой?
Кречет поинтересовался:
– А что не выходит?
Чеканов пожаловался:
– Ему предлагали! Крикнул, что будет отстреливаться до последнего патрона, а последний приберег для себя.
Кречет усмехнулся:
– Гордый!.. Не понимает еще, что мы на одной стороне. Бросьте гранату с какой-нибудь дрянью. Чтобы отрубился. Потом связать и в Москву. Таких надо беречь, даже если кусаются.
Чеканов сказал с сомнением:
– А кусается здорово... Как определяете, кто ваш, кто нет?
– Кто готов отдать жизнь за Родину, – ответил Кречет зло, – или кто готов отдать против... кто за честь и достоинство, до последнего вздоха защищает власть, или кто так же яро бьется против нее... это все моя партия. А на той стороне все под лозунгом «Не будь героем!». Неважно: коммунисты, нацисты, либералы, консерваторы... Иные времена, иные правы!.. Что скажете, Виктор Александрович?
Я развел руками:
– Вообще-то мы спасаем Америку от позора. Нет пленных, нет и вмешательства. Они скажут, что никого не посылали, что в наши внутренние дела не вмешиваются.
Кречет сказал сожалеюще:
– Вообще-то надо было парочку оставить для суда на растерзание журналистам.
Я проговорил медленно:
– На самом же деле... об этом пока никто не догадывается, но сейчас происходит величайший из переворотов. Не в политике! И не в выборе особого русского пути, русской идеи, не в исламе даже...
– А в чем?
– С России начинается возрождение... можно даже с прописной буквы, Возрождение всего человечества. Возрождение! Возрождение чести, достоинства, без которых человечеству не выжить. Возрождение необходимо миру, необходимо самой Америке. Но началось оно с России...
Чеканов напряженно прислушивался, все чаще задирал голову к небу, всматривался в бездонную синь. Я видел, как он темнел лицом, хмурился. Взгляд его все чаще останавливался на Кречете, Яузове. Когда он был шагах в пяти от них, внезапно выхватил пистолет, молниеносно вскинул и по углам зала. Кабинет преобразился, компьютеры появились во множестве, ухватить за руку не успел, только ударил под локоть.
Грохот ударил по ушам, Кречет отшатнулся. Чеканов выстрелил еще дважды, я повис на его руке, пригнув к земле. Он коротко дернул локтем, у меня во рту словно взорвалась граната. Хрустнули зубы, во рту стало горячо и солено, но я повис на руке... и тогда он коротко и сильно ударил локтем.
Я отлетел в сторону, он повернулся и снова выстрелил в незащищенную грудь Кречета. Мелькнуло зеленое, пули ударили в грудь Яузова. Массивный, как слон, он заслонил Кречета, в руке министра обороны был пистолет, и этот пистолет плевался огнем.
Чеканов дернулся, даже бронежилет не спасает от болезненных ударов, он все никак не мог поймать в прицел Кречета, из груди Яузова брызнула кровь, и тут Чеканов содрогнулся всем телом: во лбу над глазами возникла красно-коричневая дыра, куда поместился бы грецкий орех.
Я с трудом поднялся, кровь текла из разбитого рта, я даже не выплевывал, больно, доковылял к Яузову. Кречет поддержал с другой стороны, усадил прямо на пол:
– Павел Викторович, зачем же ты...
– Вот уж не знал, – прошептал Яузов, – не знал... что и он...
Кровь текла из его широкой медвежьей груди из двух пулевых отверстий. Маленькие глазки из-под нависших бровей впервые не увильнули от встречи с моими:
– Ты... подозревал... верно... Я был с ними.
Мне почудился неуместный стрекот, словно верещал счастливый кузнечик, подзывая самку, затем стрекот усилился, я вскинул голову, из синего неба к нам спускался нелепый вертолет, легкий, который ребенок проткнет пальцем.
