Вадим Давыдов - Киммерийская крепость
В Японии Илья Абрамович прожил в общей сложности два с половиной года, даже конкубину себе завёл, по обычаю здешних европейцев. С этой конкубиной – Эцуко её звали – и вышла у Ильи Абрамовича превесёлая история.
Эцуко Илье Абрамовичу нравилась. И хозяюшка, и молода, и собой хороша, а сложена просто божественно. Правду сказать, и заплатил он, конечно, деньги немалые, однако и не пожалел об этом ни разу. Эцуко к нему… Ну, был Илья Абрамович мужчина видный, осанистый, крепкий, но не толстый – животик, конечно, имелся, не без этого, но вполне умеренный, а на японских харчах и вовсе пропал почти. А Эцуко на второй день жизни с Ильёй Абрамовичем стала напевать по утрам песенки. Хорошо так, душевно напевала, хоть и непонятно. Как-то не придал Уткин тому особого значения, пока не удивился этому пению побывавший в гостях вице-консул. После чего Илья Абрамович собой не то чтобы возгордился, но решил, что вполне ещё очень даже повоюет.
И повоевать-таки пришлось, хотя и несколько в ином смысле. Примчалась Эцуко и, кланяясь, как заводная и путая «р» и «л», стала что-то лепетать про своего брата, которого зачем-то убивают где-то за пределами сеттльмента. Ничего не понял из её рассказа Илья Абрамович – кто убивает и почему, что ещё за брат такой и с чего приключился вдруг весь этот гармидэр[111]. Понял только, что если не кинется сейчас же спасать этого цудрейтера[112], будь он неладен, то не услышать ему больше по утрам Эцукиных песенок. А с этим Уткин решительно никак не желал согласиться. И потому, достав из сундучка русский кавалерийский четырёхлинейный[113] «Смит-Вессон» и сыпанув в карман дюжину патронов, помчался Илья Абрамович вместе с Эцуко туда, не забыв отправить слугу к вице-консулу просить подмогу.
Вот уж тряхнул стариной Илья Абрамович, вспомнил молодость свою севастопольскую, да вылазки охотницкие с Седьмого бастиона! Мастера, конечно, эти японцы в рукопашной схватке, да только ведь к Уткину ещё и подойти надо на расстояние сабельного удара. А револьвер верный далеко бьёт и метко. Двоих уложил Илья Абрамович сразу, а остальные – сколько было их там, двое, трое? – задали стрекача. Оно и понятно – где ж им, басурманам, против русского солдата, да к тому ж и не на шутку обозлившегося.
Потом, когда всё закончилось, Уткин, уговорив с вице-консулом не один полуштоф беленькой, разобрался-таки, кому и как перешел дорогу юный Нисиро Мишима из клана Сацумото. Только что с того? Не то чтобы неинтересно это было Илье Абрамовичу, но волновало его как-то не слишком особенно. Гораздо больше его волновало радостное щебетание Эцуко, чему он сам был удивлён куда больше, чем всем своим прочим жизненным приключениям. Нет, он, конечно, много нового для себя выяснил. Например, что его ненаглядная Эцуко – не дворняжка какая-нибудь, а из древнего, хоть и бедного, как церковные мыши, самурайского рода. И про хитросплетения внутренней басурманской политики, от которой волосы на голове дыбом вставали. И про то, что братец Эцукин теперь его должник до самой, что называется, гробовой доски. Ну, это, положим… Всё-таки решительно не подобались Илье Абрамовичу некоторые японские дела. Его уже с души воротить начинало от всех этих сэппуку, не-разбери-как-дзюцу и прочих харакири. Оно конечно, нашим кондовым мессалинам далековато до Эцуко будет, и еда японская Илье Абрамовичу по сердцу пришлась. Но все эти штуки?! Увольте, господа хорошие. Да и о душе, то бишь о душевном успокоении и обзаведении потомством, подумать пора. Скоро ведь и пятый десяток к шестому приближаться начнёт.
Закончив японскую комиссию и распрощавшись слёзно с Эцуко, отбыл Илья Абрамович в родные, можно сказать, палестины. Эцуко умоляла его взять с собой брата. Но Илья Абрамович был непреклонен – для чего ему басурманский мальчишка, что ему с ним в России делать? А должок… Ну, должок вернёте, когда сможете, усмехнулся купец второй гильдии Уткин. Ежели Господь приведёт. И денег оставил немало. И Эцуко, и мальчишке. Мальчишке – побольше. На обучение. Ученье – свет, это ещё дед Илье Абрамовичу твердил, да будет благословенна память о праведнике.
Повздыхал, правда, Илья Абрамович по своей конкубине. До самой Одессы довздыхал. Но утешился скоро, потому что несентиментальный он был мужик, купец Уткин. Куда уж тут сентиментальничать.
Потому-то и чуть и не подкосились у Ильи Абрамовича ноженьки от изумления, когда на пороге его петербургского особняка возник старый знакомец Нисиро – возмужавший, в новом европейском партикулярном платье, причёсанный и ухоженный, да ещё и говорящий по-русски безо всяких своих басурманских присвистываний. Вот только кланяться он так и не разучился.
На дворе стоял уже год девяносто шестой, новый император только что отметил своё восшествие на престол кровавым светопреставлением на Ходынском поле, а у Ильи Абрамовича дела на новом месте шли неплохо. Но дела делами, а всё остальное…
Перед тем, как перебраться в столицу, Уткин остепенился. Жену взял из приличной семьи, хоть и небогатой, – своего богатства теперь у Ильи Абрамовича на десятерых хватало, – дочку меламеда[114] Ицковича. Хорошая, скромная девушка, к Илье Абрамовичу относилась с уважением, в дела не лезла, нрава была спокойного, немного меланхоличного. Вот только детей не давал Уткиным Господь. Илья-то Абрамович ничего, а вот Эстерка его убивалась всерьёз. Нет, Уткин тоже переживал – надо же будет и дело кому-то оставить, не племянникам же, нигилистам и прохвостам?! Упустил Илья Абрамович племянников, чего уж там. Только и дел, что книжки выкреста этого, прости, Господи, да сотрётся имя его, читать, да горлопанить петушиными голосами. Вот сына он уж точно не упустил бы. Но не дал Бог сына. Дочку вот дал, а сына…
Дочка родилась в девяносто первом, и к приезду Нисиро была уже человечком. Болела, правда, частенько. Климат петербургский никак не способствовал крепости здоровья. Дрянцо погодка, одно слово. Но дела шли хорошо – так хорошо, что и не собирался Илья Абрамович менять петербургскую промозглость на солнечное Черноморское побережье. И в мыслях такого не держал, хоть и видел, что и жене, и дочери тут невесело. Ему и самому не слишком тут нравилось, однако он не на гулянки сюда приехал. А бросать дела посередине дороги он не привык. А тут ещё принесла нелёгкая этого басурманского мальчишку, и Эцуко так вспомнилась.
– Здравствуйте, Илья Абрамович, – улыбаясь, тщательно выговорил Нисиро и поклонился.
– Ну, здоров, коли не шутишь, – проворчал Уткин, оглядывая гостя. – Экий же ты стал. И не узнать! Дела у тебя какие? Рассказывай, помогу, если смогу.
