Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1
— Рыцарем в шлеме с черными крыльями, — скривился Саня. — Ладно. Это можно. Гибель города — крупными мазками, она влипает в плен, в ближней перспективе — изнасилование и рабство, она пытается драться, обухом по башке, последняя фраза сержанта: «Ежели кто хочет, поторопись, пока дышит еще». Пойдет?
— Думаю, пойдет, — близоруко щурясь, сказал Коля. — Теперь дальше. Разгром под Альбо… Альтро… ну речка где?
— Арномонд, — устало сказал Саня.
— Сократи там философствования в храме страниц на пять и залей столько же драки. Чтоб стало понятно, что это таки действительно разгром. Куча безнадеги и что-то такое… ну типа десять негритят… ну ты меня понял.
— Нас осталось только трое. — На лице Сани читалось нескрываемое отвращение. — Погибаю, но не сдаюсь. Не надоело?
— Мне так уже вот где сидит, — честно сказал Коля. — А читателям, гадам, все мало.
— Сделаю, — уныло сказал Саня. — Дальше?
— Ну и финал. Тебе во второй части нужен кто? Монах нужен, воин, еще кто?
— Еще парочка второстепенных рож — в основном из первой команды. Те, которые еще из замка вышли. Остальные в принципе не обязательны.
— Тогда сделай отступление за перевал пострашнее. Оставь там всех в каком-нибудь горном проходе стоять насмерть, чтоб герои ушли.
— Вот, блин, — досадливо сказал Саня. — Мне еще только трехсот спартанцев не хватало.
— Ну зачем так прямо? — укоризненно сказал Коля. — Ты аккуратненько, ты ж умеешь. По одному, по два, чтоб отряд потихонечку таял, таял… И красивую последнюю фразу. Что-нибудь… «За спиной разливалось море огня» или там «Охваченный огнем до самого горизонта»…
— Фу, — сказал Саня. — А старая последняя фраза разве чем плоха?
— Да не плоха. Просто нейтральная очень. Умозрительная.
— Ладно, — сказал Саня. — Сделаю. А что мне за это будет? Бесплатные профанации сродни храмовой проституции.
— А смотря когда сделаешь. Если уложишься в наш график, смогу отдать тебе редакторские.
— А когда надо?
— Да надо бы к понедельнику. Следующему, конечно.
— И сколько там редакторских?..
— Ну… — Коля помялся. — Процентов пять сверху будет. Но это, ты понимаешь, уже с основной выплатой пойдет.
— Хорошо, — твердо сказал Саня. — Будут тебе к понедельнику горы мяса и реки крови. Хотя…
— Что-то не так? — вежливо поинтересовался Коля, протирая очки белоснежным платочком.
— Да я вообще-то хотел в понедельник уже уехать. А вдруг тебя переделка не устроит? Ты ж за понедельник прочитать не успеешь, я тебя знаю. Пойдешь наверх и спустишься к вечеру.
— Может такое быть, — серьезно сказал Коля.
— Вот что, — задумчиво сказал Саня. — Вот как мы сделаем. Ты в субботу у Саши на «круглом столе» будешь?
— Должен быть, — сказал Коля. — Я там уже и договорился на пару встреч. Часикам к шести буду.
— Вот я тебе туда дискетку и принесу, — решил Саня. — А ты за воскресенье проглядишь, а в понедельник утречком я тебе сюда перезвоню.
— А ты успеешь к субботе? — подозрительно спросил Коля.
— А куда ж я денусь? Это ж ведь будет уже вечер субботы, а в воскресенье мы все равно в баню собрались. Дима уже и номер заказал.
— Ну, тогда… — нерешительно сказал Коля. — Только ты уж тогда меня не подведи. Значит, в субботу у Саши.
— Принесу, — убедительно сказал Саня. — Тем более как-никак традиция.
— Какая традиция? — не понял Коля.
— Да мы, творцы миров, вроде как привыкли на шестой день это гиблое дело кончать. А в воскресенье — в баньку, ибо хорошо весьма.
— Ага, — сказал Коля, — Только, по-моему, там неделя не так считалась. По-моему, он как раз в субботу отдыхал, потому же она и как бы праздник.
— Может, и так, — согласился Саня. — Тогда я тебе дискетку отдам и в субботу тоже отдохну.
— Значит, подписываем?
— Подписываем. Давай ручку.
— А ты, значит, орудие труда с собой не носишь?
— Мое орудие труда называется клава, — брезгливо сказал Саня. — А на ноутбук с твоими гонорарами хрен заработаешь.
— Да, кстати, авансик, — вспомнил Коля. — Подписывай, а я еще раз пересчитаю.
— Пойдем кофе попьем? — предложил Саня, размашисто чиркая на последних листах всех трех экземпляров. — А то я умираю без сигареты. Когда у тебя в кабинете курить можно будет наконец?
— Кажется, никогда, — без особого сожаления сказал Коля. — Держи денежку. И еще вот здесь мне подпиши — сумму прописью и автограф.
— Так пойдем на кофе? — Саня придавил ручкой неподписанный ордер и сосредоточенно шуршал купюрами.
— Не смогу, наверное, — огорченно сказал Коля. — Кофе вообще-то хочется, но мне сейчас звонить должны, а в три должен Володька зайти…
— О! — восторженно сказал Саня. — Так ты его тогда гони в буфет, а я пива возьму, заодно и обмоем. Так. Где тут тебе?..
— Внизу. Получил, сумму прописью, дата, подпись.
— Держи. Значит, на всякий случай до свидания, а я еще часик в буфете. Если вырвешься, приходи с Володькой, а коли нет — ну, тогда до субботы, значит.
— До субботы. — Коля встал для прощального рукопожатия и лицо его снова стало безупречно вежливым и совершенно непроницаемым.
— Удачи, — кивнул Саня, пожимая протянутую руку и точно так же каменея мышцами лица. — Не забудь Володьку в буфет загнать.
Земля пылала уже давно. Теперь, казалось, запылало само небо.
Двое стояли на перевале и смотрели вниз.
Воин оцепеневшими пальцами взялся за рукоять меча.
— Надо вернуться, — почти беззвучно сказал он, скорее всего самому себе. — Надо вернуться к ним.
Но монах услышал его.
— Ты должен дойти до Дымной башни, — без выражения отозвался он. — И я должен. У нас нет иного пути.
Отчаянный далекий крик пробился сквозь гул пожаров.
— И возвращаться уже поздно, — помолчав, добавил монах. — Пусть примет души их милостивая Тена, во имя богов и отцов-героев… — Он поднял глаза к небу и замер, шевеля губами.
— Боги… — прошептал воин. — Ты говоришь — боги… Как могут они равнодушно смотреть на то, что творится на земле? Ты говоришь — кара небес… За что они карают нас? И того больше — за что они карают невинных?!
— Кто, кроме бога, решится разделить виновных и невинных? — спросил монах, переводя взгляд на спутника. — Кто знает промысел божий?
— Будь проклят промысел, отдавший Эргент в руки Черных! — сквозь зубы сказал воин. — Будь проклят бог, погубивший Нерли!
— Я понимаю тебя, — скорбно сказал монах. — Но то, что ты говоришь, — богохульство. Богохульство и кощунственная ересь. Ты усомнился в замысле Творца, смертный?
