Майкл Мэнсон - Конан и дар Митры
Вскоре на его столе появились два кувшина с розоватым вином, плетеное блюдо со свежими лепешками, тарелка с тушеной бараниной, еще одна - с двумя молодыми петушками, обжаренными на вертеле, и несколько больших гроздей сочного винограда, выложенного на зеленые листья. Черноглазка таскала молодому и симпатичному путнику всю эту снедь, перебрасываясь с ним то шуткой, то лукавым словечком, то озорным взглядом; и Конан чувствовал, что его шансы приятно провести ночь растут с каждой выпитой кружкой вина. Кстати, напиток показался ему кисловатым, хотя мясо и петушки были приготовлены отменно.
Покончив с первым кувшином, киммериец встал и направился прямиком к хозяину, торчавшему у бочек подобно расплывшемуся холму на фоне горного хребта. Он играл ленточками, вплетенными в бороду, и поглядывал на колесничих, шумно пировавших за сдвинутыми столами - не испытывают ли почтенные воины в чем-либо недостатка.
Конан выложил на доску серебряный кругляш.
- Налей мне вина, хозяин, за отдельную плату. Только хорошего! Розовое у тебя кислит.
Толстяк поклонился, сокрушенно разведя руки в стороны.
- Клянусь милостью Лучезарного, путник, больше я ничего не могу предложить! Это цельное вино, неразбавленное...
- Я и не говорю, что в него долили воды, - миролюбиво заметил Конан. - Мне не нравится его вкус. Нет ли у тебя крепкого красного? Помнится, я пил такое, когда заглядывал в Дамаст прежде.
- Нет... ни капли нет... - толстый хозяин поежился, и киммериец понял, что он врет. С чего бы? Странно... Любой трактирщик отпустил бы за серебряную монету кувшин самого лучшего вина.
Конан покосился на столы колесничих. Люди эти казались настоящими мужами войны, широкоплечими и рослыми, с мощными шеями и ухоженными бородами, в добротных льняных туниках без рукавов; их кольчуги, бронзовые шлемы и оружие лежали рядом на лавках. Опытный глаз киммерийца сразу отличил стрелков от копьеносцев и мечников: первые глядели так, словно целили стрелой в лоб, у вторых же правое предплечье бугрилось крепкими мышцами. У одного из воинов - видно, десятника - на груди сверкала серебряная цепь; прочие щеголяли перстнями и серьгами с самоцветами.
- Похоже, они пьют красное, - сообщил Конан хозяину, подвигая к нему свою монету. - То самое красное, которого у тебя ни капли нет. Удивительно, правда? Они что же, принесли его с собой?
Толстяк сам сделался красным, как его вино.
- Видишь ли, господин мой, - зашептал он, перегнувшись через доску, кабачок мой - вблизи казармы... вон того зиккурата, под которым проезд в город. И колесничие нашего светлейшего дуона часто посещают меня... можно сказать, я при них и состою... Люди же они благородные и гневливые... чужим не мирволят... и уж совсем не любят, когда я подаю пришельцам вино, заготовленное для них...
Конан вновь оглядел воителей дуона. На сей раз взгляды, которые он бросал на их столы, были замечены; одни ответили ему вызывающими взорами, другие - хмурой ухмылкой. Похоже, благородные колесничие дуона и впрямь не жаловали чужаков.
Усмехнувшись, Конан выложил на прилавок еще одну серебряную монету и склонился к уху хозяина.
- Солдаты, твои благодетели, хлещут красное бочками - так неужели и для меня не найдется кувшина? И кто заметит, какое вино мне подали?
Толстяк вздохнул и сгреб обе монеты.
- Лучше бы ты пил розовое, - грустно заметил он. - Ну, иди к себе; девушка принесет то, что ты хочешь.
Киммериец последовал этому совету и принялся с аппетитом доедать петушков. За время, проведенное в пещере наставника, он совсем отвык от мясного, и сейчас наслаждался сочной поджаристой птицей, перемалывая ее вместе с костями. По его подбородку стекал сок, губы блестели от жира; покончив с петухами, он обтер рот лепешкой и сыто рыгнул. Пора бы и запить, промелькнуло в голове.
Черноглазая служанка уже спешила к нему, придерживая кувшин на крутом бедре. Но то ли она выбрала неудачный маршрут, то ли колесничие, разгорячившись, возжелали сладкого - попала девушка прямо им в руки. Один из воинов ухватил ее, усадил на колено, и принялся шарить за пазухой; другой, не обращая внимания на визг красотки, вырвал у нее кувшин - что б приятелю было удобнее. Разумеется, он заглянул внутрь, тут же испустив гневный рык.
- Эй, Харра! Куда твоя девка тащила это вино? - воин поднялся и, не выпуская из рук кувшина, подошел к толстому кабатчику. Тот покраснел и затрясся.
- Помилуй, господин мой, вам и несла! На ваши столы!
- На наши столы? - колесничий мрачно уставился на хозяина. - А я так думаю, ты врешь, Харра! Вон к тому оборванцу неслась твоя девка, да мы ее поймали! - он метнул яростный взгляд на Конана, объедавшего гроздь винограда. - Ты что же, Харра, привечаешь теперь любого бродягу? Любого ублюдка, что заглянет в твой грязный кабак?
- Но он заплатил... - пролепетал хозяин. Воины приумолкли, с любопытством поглядывая то на толстяка, то на Конана; даже девушка перестала визжать, съежившись от страха.
- Если и заплатил, то ворованными деньгами, клянусь бородой Лучезарного! И тебе, Харра, полагалось вызвать стражей или обратиться к нам, а не поить бродягу и вора лучшим вином Дамаста!
Конан встал и в три шага приблизился к стойке.
- Случалось мне водить компанию с бродягами и ворами, но ты, солдат, будешь погнуснее их! - Голос киммерийца был негромок, но полон угрозы. Ну-ка, отдай мне кувшин! В конце концов, я заплатил за это вино... А ты, он повернулся к воину, обнимавшему черноглазку, - отпусти девушку! И побыстрее, отродье Нергала!
Наступила тревожная тишина. Колесничие разглядывали Конана с тем брезгливым пренебрежением, которое солдаты, мнящие себя непобедимыми, питают к остальным представителям рода человеческого. Конечно, этот бродяга выглядел настоящим великаном, и над плечами у него торчали рукояти мечей, но он был один! Может ли одиночка бросить вызов двадцати воинам? И может ли он владеть оружием так, как люди благородного сословия, привыкшие к нему с детства?
Наконец солдат у стойки нарушил молчание.
- Ты хочешь вина, оборванец? Клянусь светом Матраэля, ты его получишь! И добрый удар по шее в придачу - вместо девки!
Он швырнул в лицо Конану кувшин и, прыгнув к скамье, ухватился за меч. Руки киммерийца взлетели вверх, глиняный сосуд наткнулся на подставленные ладони и, словно упругий мяч, отскочил к столам, странным образом перевернувшись в воздухе и пролив багряный дождь на воина, уже обнажившего клинок. Потом кувшин свалился на землю, брызнув фонтаном осколков.
- С тебя две серебряные монеты, парень, - сказал Конан задиристому солдату, застывшему с мечом в руке. - Ты разлил мое вино.
- Две монеты?! - взревел колесничий. - Сейчас ты их получишь, придорожная мразь!
