Юрий Никитин - На Темной Стороне
– Ты потерял ведро крови, парень, – продолжал человек. – Но, еще не выполнил задание. Так что соберись.
А девушка сказала язвительно:
– А тогда и помирай, не жалко.
Тело занемело, но в нем, как в дереве, скреблись жуки, личинки, носились муравьи и кусали все, что могли. Страшный зуд терзал всю тело: явно сразу же накачали лекарственной гадостью, чтобы быстрее заживало в бессознательном, но сейчас этот велел вкатить взбадривающее: долг есть долг.
Дмитрий с трудом повернул голову. Шея трещит, словно отмороженная. Рядом на сидении покачивается исцарапанный еще больше кейс, Мужчина, который придерживает его рукой, незнаком, но все время кажется, что где-то видел. И чем-то он очень похож на Ермакова.
Девушка сказала успокаивающе:
– Лежи-лежи. У тебя восемь сквозных ранений в голову. Но мозг не задет.
Мужчина смотрел с явным интересом:
– Ты профессионал, но рисковал, рисковал... Почему не отпустил кнопку? Уэнбэшники могли расстрелять и своих, тогда бы добраться до ядерного рюкзака.
Дмитрий шелохнул мертвыми губами:
– Я... чувствовал... своих...
Перед глазами промелькнули мертвые тела друзей, дыхание участилось, он слышал как страшно скрипнули его зубы. Девушка переменилась в лице, ее белые руки мелькнули как взлетающие птицы, прохладные ладони прижали его голову к подушке. Мужчина кивнул, внимательные глаза не отрывались от бледного как воск лица молодого парня:
– Своих?.. Гм... Ладно, говорить можешь?
Дмитрий ощутил нечто странное, но от этих людей не веяло враждой, хотя и был некий странный оттенок в чувствах. Очень странный.
– Это должен я?..
– Ты, – ответил мужчина.
– А вы не...
– Это было твое задание, – ответил мужчина. – Ты остался один. Но за тобой – твоя страна.
Не наши, пахнуло страхом. На миг чувство страшного одиночества и беспомощности накрыло с головой. Он с трудом поднял голову. В глазах мужчины и женщины прочел сочувствие и понимание.
– Сейчас... – прошептал он. – Сейчас...
Запахло горячим куриным бульоном, девушка протянула чашку. Дмитрий пытался поднять забинтованные руки, не смог, чашка придвинулась к его губам. Он заставил сомкнутые челюсти разжаться, глотнул. По пищеводу прокатилась горячая волна. Страшная слабость в теле оставалась, но он чувствовал, что дубовая кора во рту размякла.
Мужчина вытащил из нагрудного кармана плоскую коробочку телефона:
– Набирай. Звонок перехватить невозможно. К тому же постоянно перемещаемся.
– Где мы?
– Въезжаем в Нью-Йорк.
Дмитрий вздохнул, посмотрел на мужчину. Тот отвернулся. Дмитрий негнущимся пальцем тронул три кнопки, четвертая расплывалась, в черепе возник холодок: а не перепутал ли, в самом ли деле эта, Ермаков заставил всех затвердить этот номер, но он, Дмитрий, после такого удара по голове...
Мужчина спросил, не поворачиваясь:
– Какую цифру не вспомнишь?
– Четвертую, – буркнул Дмитрий.
– Девятка, – сказал мужчина тут же. – А дальше три, шесть, восемь...
– Знаю, – буркнул Дмитрий. Как можно быстрее набрал остальные цифры. – Алло!.. Мне мистера Гольдшеккеля. Кто говорит?.. Говорит бомба, которую вам захватить не удалось. И которая сейчас в Нью-Йорке.
Слышно было как перещелкивались тумблеры. Он буквально чувствовал как огромная армия технических специалистов сейчас прислушивается к его голосу. Одни пытаются как можно быстрее установить откуда говорит, другие вслушиваются в интонации, чтобы сразу выдать рекомендации как с ним разговаривать, в каком тоне, что обещать и как обойти.
Трубку взяли через пять секунд. Уверенный голос произнес:
– Гольдшеккель на связи. Кто говорит?
– Вы уже знаете, – отрезал Дмитрий. – Не тяните время. Даю всего два часа. За это время должно прозвучат сообщение вашего правительства, что отзываете ваших людей с Байкала. Все поняли?
Голос прозвучал с задумчивой интонацией:
– Бомба при вас?
– И взорвать ее проще простого, – ответил Дмитрий. – Я хотел ее... на вашем озере Гурон. Или на Онтарио. Чтобы, значит, если специалисты по озерам, чтоб занимались своим. Но сейчас думаю, а почему не рвануть прямо сейчас? В Нью-Йорке?
Сила ускорения прижала спиной, потом чувствительно завалила влево. Автомобиль неторопливо разворачивался, ничем не выделяясь из потока двух миллионов машин. Светловолосый, как и девушка, техник вскинул руку в жесте, который Дмитрий понял безошибочно: глушаки работают безотказно, их пока еще не засекли.
У Кречета в кабинете за его длинным как беговая дорожка столом на этот раз было пусто, только трое из министров сверяли бумаги, да в уголочке у самой двери скромненько примостился Егоров. Он явно чувствовал себя неловко как в кабинете президента, так и в цивильном, когда вместо подтянутого и налитого силой кадрового военного видит в полированной поверхности стен штатского, каких пруд пруди.
Кречет прислушивался к доводам министров, краем глаза поглядывал на экраны, иногда поднимался и нервно мерил шагами кабинет.
Егоров хмурился, поглядывал то на часы, то на экран монитора. По первому каналу шла глупейшая игра, часто прерываемая рекламой перхоти, зато на Си-Эн-Эн изображение перуанских пейзажей дрогнуло, прервалось. На экране появилось хорошенькая дикторша. Бровки ее поднялись на середину лобика, а голосок дважды дрогнул, когда быстро начала зачитывать с поданной ей бумажки:
– Экстренное сообщение! Только что президент Соединенных Штатов сделал сенсационное заявление. Группа технических советников, что высадилась в районе озера Байкал, будет эвакуирована сегодня же. За ними уже высланы вертолеты. Правительство Соединенных Штатов обратилось к правительству России за разрешением беспрепятственного вывоза с территории России этих советников. Пока неизвестно, чем это вызвано и почему такая спешка. Есть мнение, что в сенате победила партия, которая настаивает на более медленных темпах экспансии свободы и общечеловеческих ценностей, ибо эти незыблемые права должны приходить к уже подготовленным людям...
Кто-то вздохнул громко и облегченно, Яузов от избытка чувств ругнулся. Кречет растянул губы в хмурой усмешке. Это было неожиданно, как если бы из грозовой тучи внезапно проглянуло умытое ливнем солнышко.
Экран вспыхнул и погас, только светлая точка некоторое время медленно угасала в центре.
Яузов сказал наставительно:
– Они любое поражение подают как свою победу. Нашему бы министру культуры такой язык...
Коломиец вспыхнул, благородное лицо пошло некрасивыми пятнами:
– Врать нехорошо! Все равно правду узнают...
Яузов фыркнул:
