Григорий Темкин - Двадцать шестой сезон
— Где ты это услышал? — спросил я.
— Здесь.
— В этой комнате? А кто в ней жил?
Новость прозвучала для меня неожиданно. Я не суеверен, но, если б знал, что погибший ученый жил в этой комнате, вряд ли бы из десяти комнат на форстанции выбрал именно эту.
— Какого дьявола ты записал чужой личный разговор? — возмутился я.
— Я не записывал. Я запомнил. Я вообще все запоминаю. У меня практически неограниченная память. Ее объем…
— Ладно, помолчи. Дай подумать. Так. Я попросил тебя проиграть бурценовские записи? Повтори.
Вдруг кибер заговорил моим голосом:
— «…А сейчас пора спать. Впрочем, давай что-нибудь последнее. Из бурценовских записей…»
Значит, кибер понял меня буквально. Сработала какая-то ассоциативная цепь в его электронном мозгу, включившая из десятков и сотен возможных эпизодов запись голоса самого Бурцена и его разговора с женой. Последнего разговора. Наутро Бурцен и Анита ушли на маршрут и не возвратились.
Чувствуя себя так, будто врываюсь ночью в чужую спальню, я велел киберу прокрутить ту запись еще раз.
Сначала зазвучала легкая эстрадная мелодия, очень популярная двадцать лет назад и знакомая мне по воспоминаниям детства. Захныкала ситтара. Потом раздался легкий шум шагов.
— Феликс! — позвал женский голос.
— Да! Кто там? — сонно отозвался Бурцен. — А, это ты, Лена.
— А ты думал кто?
— Ну что ты, в самом деле…
— Феликс, мне кажется, ты неравнодушен к Аните.
— Перестань говорить чепуху.
— Феликс, оставь ее.
— Слушай, давай прекратим этот разговор. Завтра рано вставать.
— Хорошо, я уйду. Но прошу: оставь ее. Оставь ее, или я не знаю что сделаю! — Раздался женский плач. Прошуршали шаги, и опять осталась одна музыка.
— Все. Спасибо за концерт. Ступай в зал. — Я отослал кибера и снова лег. От подслушанного разговора остался неприятный осадок. Не только потому, что без приглашения вторгся в чужой семейный конфликт. По голосу жены Бурцена я понял, что она действительно готова на все…
Сказав «а», принято говорить «б». Допустим, что Елена Бурцен была доведена до крайности. Я стал думать, имела ли она возможность… способствовать гибели мужа и Аниты. Ответ долго искать не пришлось: как медик Елена Бурцен могла и… организовать их смерть. Да, я постарался насколько можно смягчить это слово: бортовой врач имел и мотив и средства, чтобы совершить убийство!
Не могу поверить! Неужели та строгая усталая женщина с суховатым голосом, какой я увидел ее на экране гиперсвязи, два десятилетия назад была способна убить из ревности? Но она была способна и плакать от ревности, и угрожать. Что, глядя на нее сегодня, даже предположить трудно. Так все-таки убийство? Событие для человеческой цивилизации чрезвычайное, почти немыслимое и все же время от времени случающееся. Вот ведь как бывает! Я взялся за это расследование, чтобы рассеять подозрения, а не укреплять их. Эх, если бы можно было сейчас встретиться с самой Еленой Бурцен!
Впрочем, почему бы и нет? Если не встретиться, то поговорить с ней вполне реально. Благо меня снабдили четырьмя флашерами, не преминув добавить, что это резерв «Пальмиры-информ».
Я записал вопрос к Бурцен — всего два слова. Вставил кристалл во флашер и велел киберу запустить его. Через несколько минут флашер выйдет в космос, перейдет в гиперпространство, истратив на переход почти всю свою массу. Затем даст последнюю вспышку — и в виде волн придет на околоземный ретранслятор. Еще через час Елена Бурцен получит гиперграмму. В ней будут указаны по абсолютному времени дата, час, минута, секунда ответа и мое сообщение. В этот момент второй мой флашер, поставленный на прием, нырнет в гиперкосмос.
Лишь жалкие щепотки песка падали на окаменелое дно, но постепенно кучки вырастали в кучи, и, если песчаная буря длилась бы несколько дольше, котлован засыпало бы совсем. Но небесный секстет над Мегерой уже играл новую музыку. Растаяла в розовой дымке самая большая луна, вместо нее цветным ноздреватым ломтем нависла половинка четвертого, меньшего спутника планеты. Ветер, будто по мановению дирижерской палочки, ослаб, а вскоре и вовсе утих. Распрямились примятые кустарники, в ложбинах, расчищенных от наносов, проклюнулась жидкая остролистная травка. А на дне сухого котлована, в самом его центре, затемнело и принялось потихоньку расплываться темное влажное пятно.
10
Влажное пятно росло, сыреющий песок проседал, осыпался, образуя в середине котлована маленький кратер. И вот уже лужица, робкая, неуверенная, но вобравшая в свое маленькое зеркальце все розово-красно-оранжевое небо, задрожала в этом микрократере, подталкиваемая нетерпеливым фонтанчиком пробудившегося родника. Зашевелились и некоторые коряги, разбросанные ветром в пустыне. Они снова стали выпускать корни, но уже не вглубь, словно чувствуя, что ураганов бояться больше не надо, а вширь, раскидывая и в воздухе, и в верхнем слое грунта жесткие колючие побеги. На воздушных корешках пока не было листьев. Жара еще стояла адская.
Гиперграмма нашла Елену Бурцен в Улан-Удэ на конференции по тибетской медицине. Только что закончил доклад известный профессор, посвятивший большую, часть своей жизни расшифровке и анализу тибетских манускриптов. «Наконец-то, — заявил ученый, — нам открылось искусство древних врачевателей, владевших секретом сочетания лекарственных препаратов и психотерапии…»
— Нет, что вы на это скажете, — с унылым негодованием обратился к ней делегат с соседнего кресла, сухощавый сутулый человек в черном кимоно. — Зачем учиться у древних тому, что сами умеем отлично делать?
— Отлично, да не совсем, — возразила Бурцен. — Отлично будет только тогда, когда человек сам сможет лечить себя собственными ресурсами. А мы, врачи, будем только изредка помогать ему, если надо.
Найдя оппонента в столь непосредственной близости, сутулый делегат приосанился, глаза его заблестели. Он уже было открыл рот, чтобы дать достойный отпор, как в крышке стола перед Бурцен засветилась надпись: «Срочная информация».
— Извините, — сказала Бурцен соседу, недоуменно извлекая из информационного окошка голубой конверт гиперграммы.
«Вы виновны?» — прочитала она, все еще не понимая, о чем идет речь. Перевела взгляд на подпись: «Санкин, планета Мегера, форстанция „Мегера-1“, время выхода на обратную связь…»
Рука Елены Бурцен мелки задрожала. «Оставит меня когда-нибудь в покое эта проклятая планета? — подумала она. — Или всю жизнь будет преследовать как кошмарный призрак? И кто это такой Санкин?» Бурцен разорвала гиперграмму надвое, сложила половинки, еще раз разорвала пополам, выбросила клочки в утилизатор.
