Михаил Харитонов - Девоншир
— Зачем?
— Он должен получить позволение сэра Чарльза убить его. Без этого я не мог бы действовать. Ведь я — всего лишь слуга Баскервилей.
— Но вы же говорили, что Баскервиль после превращения в собаку потерял рассудок?
— Рассудок в таких делах не требуется. Впрочем, словами этого не объяснишь. Просто смотрите.
Ватсон прищурился — и вдруг почувствовал то же самое, что и тогда, когда смотрел на портрет дамы в голубом. Его засасывало внутрь.
— Осторожнее, — донёсся откуда-то издалека голос болотника.
Но Ватсону уже было не до того. Он стоял посреди Гримпенской трясины, светящейся мёртвым колдовским светом, и перед ним лежала чёрная туша острова.
Острый силуэт Холмса чуть сдвинулся вперёд. Потом ещё и ещё. Наконец, он растворился в тени.
Ватсон медленно пошёл вперёд, стараясь не задевать чёрные паутины. Всё-таки задел одну. Рука прошла сквозь неё, но осталось ощущение какой-то липкой грязи, испачкавшей кожу не снаружи, а изнутри.
Чёрный силуэт выступил из тени. И он был не один — рядом с ним, у самых ног, лежал огромный пёс со светящимися пятнами глаз.
Холмс откашлялся. Звук прозвучал резко, как выстрел.
— Уважаемый сэр Чарльз, меня зовут Шерлок Холмс, — начал он спокойным и деловитым тоном, как будто каждую ночь вёл светские беседы с адкими псами. — И вы и я попали в затруднительное положение, и увы, по собственной воле. Вами двигала страсть, мной — любопытство и высокомерие. Теперь мы оба знаем, чем приходится платить за эти пороки. Мы оба перестали быть собой.
Ватсон решился подойти поближе.
— Позвольте, я объясню положение дел, — сказал Холмс. — Вы пали жертвой родового проклятия. Теперь вы до конца своих дней будете скитаться в собачьей шкуре. Это недолгий век, и, признаться, довольно паршивый. У вас не будет никаких радостей, и даже никаких желаний, кроме одного-единственного — убивать близких вам по крови людей. Но убийства лишь усугубят ваши муки. Впрочем, и этого не будет. Ваш нынешний хозяин, Стэплтон, готовится принести вас в жертву своим отвратительным богам. Я не смогу вам объяснить, что ждёт вашу душу. Я сам не знаю этого. Но, насколько мне известно из компетентных источников, обычная смерть по сравнению с этим — большая удача.
Собака недовольно заворчала. Рык был негромким, но очень страшным. Походить поближе Ватсону сразу расхотелось.
— Я знаю, что вы меня не понимаете, сэр Чарльз. Ваш рассудок помрачён. Но ваше сердце осталось прежним, и оно видит всё, — столь же спокойно сказал сыщик-маг.
Пёс ощерился. Из пасти полыхнуло холодным светом.
— Ваша плоть слаба, она хочет жить во что бы то ни стало. Но ваше сердце стремится к высшей цели, я верю в это, — продолжал Холмс. — Поэтому я освобождаю вас.
Он вскинул руки к небу. Наверху полыхнуло голубым. Сила сошла с неба и перелилась в его руки: Ватсон видел голубые искры, мечущиеся между пальцев.
Рука опустилась на морду пса, тот дёрнулся, но не отпрянул. Тихо зазвенел металл. Ватсон понял, что это упала цепь.
— Вот так, — сказал Холмс. — Теперь у вас есть выбор. Вы можете спрятаться здесь, на острове. Тогда вы достанетесь Стэплтону. Или вы сумеете бежать. Тогда вас убьём мы. Ваша душа сможет предстать перед вышним судом — и, может быть, оправдаться.
Пёс поднял к небу заострённую морду и завыл.
— У вас будет время — совсем немного, но вашему сердцу хватит. А потом вы решитесь. Yes or No.
Пёс снова завыл. В этом вое было столько тоски и отчаяния, что Ватсон невольно всхлипнул и потянулся за носовым платком.
Это простое действие что-то нарушило. Картинка пошла рябью и пропала. Ватсон снова сидел за столом и пялился на скатерть, разрисованную водяными созданиями.
— Решение сердца, — тихо сказал болотник. — Вот что нам было нужно.
— А что было дальше? — Ватсон знал ответ.
— Мы вместе с Холмсом разорвали нити лоа. Сэр Чарльз вырвался на свободу — как раз когда Стэплтон — подготовил всё для своего жертвоприношения. Потом он учуял сэра Генри и побежал. Под пули.
10
— Мне очень жаль, — пробормотал доктор, пытаясь припомнить, сколько именно зарядов он всадил в адского пса.
— Напротив, вы оказали ему большую услугу, — доктор Мортимер склонил голову в вежливом полупоклоне. — Иначе бокор совершил бы жертвоприношение, и душа сэра Чарльза навеки канула бы в бездну Агве. Кстати, — добавил он, — Стэплтон собирался принести в жертву и свою жрицу-супругу.
Ватсон вспомнил дом Стэплтона, подпорку под балясиной, фигуру, укутанную с головы до ног простынями, и внезапно понял, что именно его так смутило и напугало в ту ночь: белая пелена, ритуальное одеяние.
— Мерзавец, — искренне сказал Ватсон.
— Оба хороши. Она бы тоже не отказалась обрести великую силу, просто Стэплтон успел околдовать её раньше. Но потом, когда мы её освободили от жертвенных пелен и чары рассеялись — помните, как она жаждала крови своего супруга-брата?
— И в самом деле. Так что же, сэр Генри послужил приманкой для сэра Чарльза? А Стэплтон, значит, был ни при чём?
— Ну да, — ответил Мортимер. — Стэплтон вообще не собирался убивать молодого Баскервиля. Хотя, если бы захотел, то извёл бы его в неделю, не касаясь и пальцем. Просто в коллекции мотыльков появилась бы ещё одна бабочка на булавке.
— Вообще-то, — заметил Ватсон — у него были личные причины не любить сэра Генри.
— Вы имеете в виду заигрывания его жены-сестры? Гм, Ватсон, вы и в самом деле не понимаете некоторых вещей. На самом деле Стэплтон, можно сказать, спасал сэра Генри от своей супруги. Отнюдь не по доброте душевной — он просто не хотел лишних неприятностей. После жертвоприношения эти места стали бы его местом силы. Он собирался жить в этих краях ещё очень долго, может быть — несколько сотен лет. А высосанный досуха труп владельца крупного поместья привлёк бы слишком много внимания, понимаете?
— Высосанный? — не понял Ватсон.
— Ну, я не имею в виду кровь. Просто после того, как сэр Генри оказался бы в её постели, он вряд ли протянул бы долго. Мамба выпила бы из него жизненную энергию… определённым способом. Ватсон, вас и в самом деле интересуют свойства магии этого типа?
— Нет, конечно, — добродетельный доктор содрогнулся от отвращения. — Меня больше интересует, кто всё-таки убил каторжника Селдена. Неужели собака?
— Дался вам этот Селден! Извините, Ватсон, просто я и сам не знаю, кто его убил. В нашем пасьянсе это лишняя карта. Может, выкинуть её, да и дело с концом?
— Это был я, — вдруг сказал Бэрримор, о чём молчаливом присутствии Ватсон успел забыть.
