Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом
А ведь эти слова приводятся в древних шумерски мифах!
Кроме того, передо мной лежат оплавленные руины Ларака. И этот скелет...
Все мы, Анхела, в той или иной мере злоупотребляем правом историка судить о предыдущем на основании более известного нам последующего. Но где, скажите, истина, если о ней можно делать столь взаимоисключающие выводы?.. Атомный взрыв в Шумере! Боже правый! Я жалею, что не умер в болотах Ирака год, два года назад, когда прошлое не казалось мне таким поистине непостижимым!
И еще, Анхела... Я теперь знаю, что для вас человеческая история практически не имеет тайн. Но мне хочется знать больше.
К_т_о _в_ы_?
Я задаю этот вопрос с горечью. Я не разглядел, не понял вас. Я только пугался вас, когда находился рядом. А теперь, когда нашел мужество спрашивать, боюсь - вы не дождетесь меня... И если я вас и вправду не увижу, помните: мы, люди, как бы ни был еще жесток и темен наш мир, давно способны отличать добро человеческое от добра божественного!.. ЕСЛИ ВЫ НЕ ЧЕЛОВЕК, ТО КТО ВЫ?"
Что она, - хмыкнул про себя Досет, - и впрямь святая?
И перевел взгляд на Анхелу.
Браслет на ее руке и его двойник, найденный Шмайзом, - они, конечно, не тайный знак, не пароль либертозо...
Что бы это ни было, - сказал себе майор, - я не дам Анхеле водить себя за нос. Слишком много чудес! Я предпочитаю ясность и простые решения. И займусь не браслетом, а главным. Это главное - самолет!
Но с этой минуты странная нерешительность, которой майор никогда раньше не чувствовал, стала явственно вмешиваться во все его планы.
- Анхела! - сказал он, подавляя в себе эту нерешительность. - При пытке током самое страшное - язык. Он влажный и воспринимает удар сразу. Нет людей, способных вынести такую боль. Вот почему в вашем молчании нет смысла. Туземец заговорит!.. А если он все же окажется исключением, я брошу на "Лору"... вас! Вы слушаете меня?
- Да.
- Тогда ответьте, - Досет не спускал с нее глаз, - почему вы не скрыли следов пребывания Кайо в вашей вилле? Даже кровь с подоконника не смыли! Не спрятали испачканный бинт... Вы что, впрямь жаждали познакомиться с "камерой разговоров"? Вас интересовал этот браслет? Ведь он, кажется, двойник вашего?
Анхела улыбнулась.
Два дня назад браслет на ее руке засветился. Это значило - станция перехода запущена, энергия, необходимая для переброски, собрана, время пребывания Анхелы в Тании подошло к концу.
Удивленная вопросом Досета, Анхела сосредоточилась - и мысли майора открылись ей: "Она не человек... Зачем она вмешивается в наши дела?.. Проверка на человека..."
Откуда, удивилась она, это странное желание отторгнуть меня от людей? И ту же прочла в мыслях майора: "Ларак... Небесный бык... Радиоактивный скелет... Оружие Замамы..."
Они перехватили не только спрайс, поняла Анхела. В их руки попало и письмо Курта.
Бедный Курт!
Она снова почувствовала боль под сердцем, но на этот раз боль принадлежала только ей. И боль усилилась, когда Анхела представила, как страшно было Шмайзу бежать по лесной поляне, как страшно было ему видеть прыгающую перед ним собственную черную тень, отброшенную пламенем горящего самолета!..
Погружаясь в прямые, как выстрелы, мысли Досета, Анхела слово за словом восстановила письмо Шмайза. И, может быть, впервые за много лет, проведенных ею в Тании, она испытала чувство нежного облегчения - Курт ошибся!.. Он слишком близко стоял к тому, что могло ослепить и более смелого человека!
- Если туземец не скажет, - повторил Досет, - скажете вы!
И приказал:
- Дуайт, напряжение!
Дуайт замкнул контакты. Судорога свела тело журналиста, но это была не боль, это был лишь рефлекс, реакция на уже узнанное!
- Что у вас, Дуайт?
- Видимо, отошли контакты, - Дуайт наклонился к проводам.
- Живее!
- Ищите ниже, - подсказала Анхела. - У левой клеммы, под изоляцией, обрыв.
- Точно! - удивился Дуайт. - Придется сменить провод.
- Не стоит, - произнесла Анхела, поднимая с пола руану. - Вы не тронете больше Кайо. А что касается самолета, майор, эту тайну вам придется оставить для либертозо. Она не принадлежит вам.
- Я потому и облечен властью перераспределять информацию, - хмыкнул Досет, - что меня не устраивают чужие тайны... Не будете же вы утверждать, что нам трудно сменить перетершийся провод?
- Я порву его снова!
- Порвете? - поразился Досет.
- Да, - повторила Анхела. - Порву. И, если понадобится, повторю это много раз. Я не ленива.
- Но вы и не сумасшедшая! - взорвался майор.
- Это меня поддерживает.
- Тогда, может быть, начнем все сначала? - Досет едко ухмыльнулся. Где вы все-таки родились?
- Мемфис-центр...
- Я уже слышал об этом!
- Не до конца... МЕМФИС-ЦЕНТР ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ВЕКА!
Она разыгрывает комедию или впрямь свихнулась? - окончательно растерялся майор.
"Самое трудное, - сказала себе Анхела, - это убеждать. Там, дома, в двадцать четвертом веке, достаточно было кивнуть, и этот кивок не мог не быть правдой. Они же, - подумала она о Дуайте, Досете, Чолло, - давно разочаровались в словах. Им не нужна правда, ибо чаще всего она оборачивается против них. Им нужны фокусы, им нужны трюки. И чем эти трюки эффективнее, тем легче они в них верят".
Она вспомнила гранитные скалы, нависшие над могучей северной рекой. Лиственницы пожелтели, под каждой был очерчен круг опавших осенних игл. На другом берегу высоко поднимались над скалами и деревьями длинные корпуса Института Времени. Собирая редкие ягоды костяники, Анхела нетерпеливо смотрела на реку. Она ожидала Риала.
Она ошиблась - Риал не воспользовался катером, он просто переплыл реку. Он вылез на розовый гранит совершенной мокрый, с широких плеч стекала вода, волосы прилипли ко лбу. И, прижавшись щекой к мокрому плечу Риала, Анхела разблокировала сознание. Самые тайные мысли свободно текли в мозг Риала и, отраженные, усиленные его чувством, так же свободно возвращались к ней. Они _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_и_ друг друга, они были одним существом, и Анхела не сразу поняла, почему Риал смеется. А Риал, правда, смеялся. Смеялся беззвучно, скрыто. Смеялся словами, считанными с древней клинописной таблицы. И в бесконечно счастливом, добром и нежном смехе Анхела, наконец, различила слова.
"Сохрани для себя свои молитвы, - смеялся Риал. - Сохрани для себя питье и пищу, пищу твою, что достойна Бога. Ведь любовь твоя буре подобна, двери, пропускающей дождь и ветер, дворцу, в котором гибнут герои!.. Где любовник, - смеялся Риал, - где герой, приятный тебе и в грядущем?.. Птичку пеструю ты полюбила; ты избила ее, ты ей крылья сломала, и живет она в чаще, и кричит: крылья! крылья!.. Полюбила коня, знаменитого в битве, и дала ему бич, удила и шпоры... И отцовский садовник был тебе мил - Ишуланну. На него подняла ты глаза и к нему потянулась: "Мой Ишуланну, исполненный силы, упьемся любовью!" Но едва ты услышала его речи, ты его превратила в крысу, ты велела ему пребывать в доме, не взойдет он на крышу, не опустится в поле... И меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ!"
