Григорий Темкин - Двадцать шестой сезон
Сказав "а", принято говорить "б". Допустим, что Елена Бурцен была доведена до крайности. Я стал думать, имела ли она возможность... способствовать гибели мужа и Аниты. Ответ долго искать не пришлось: как медик Елена Бурцен могла и... организовать их смерть. Да, я постарался насколько можно смягчить это слово: бортовой врач имел и мотив и средства, чтобы совершить убийство!
Не могу поверить! Неужели та строгая усталая женщина с суховатым голосом, какой я увидел ее на экране гиперсвязи, два десятилетия назад была способна убить из ревности? Но она была способна и плакать от ревности, и угрожать. Что, глядя на нее сегодня, даже предположить трудно. Так все-таки убийство? Событие для человеческой цивилизации чрезвычайное, почти немыслимое и все же время от времени случающееся. Вот ведь как бывает! Я взялся за это расследование, чтобы рассеять подозрения, а не укреплять их. Эх, если бы можно было сейчас встретиться с самой Еленой Бурцен!
Впрочем, почему бы и нет? Если не встретиться, то поговорить с ней вполне реально. Благо меня снабдили четырьмя флашерами, не преминув добавить, что это резерв "Пальмиры-информ".
Я записал вопрос к Бурцен - всего два слова. Вставил кристалл во флашер и велел киберу запустить его. Через несколько минут флашер выйдет в космос, перейдет в гиперпространство, истратив на переход почти всю свою массу. Затем даст последнюю вспышку - и в виде волн придет на околоземный ретранслятор. Еще через час Елена Бурцен получит гиперграмму. В ней будут указаны по абсолютному времени дата, час, минута, секунда ответа и мое сообщение. В этот момент второй мой флашер, поставленный на прием, нырнет в гиперкосмос.
Лишь жалкие щепотки песка падали на окаменелое дно, но постепенно кучки вырастали в кучи, и, если песчаная буря длилась бы несколько дольше, котлован засыпало бы совсем. Но небесный секстет над Мегерой уже играл новую музыку. Растаяла в розовой дымке самая большая луна, вместо нее цветным ноздреватым ломтем нависла половинка четвертого, меньшего спутника планеты. Ветер, будто по мановению дирижерской палочки, ослаб, а вскоре и вовсе утих. Распрямились примятые кустарники, в ложбинах, расчищенных от наносов, проклюнулась жидкая остролистная травка. А на дне сухого котлована, в самом его центре, затемнело и принялось потихоньку расплываться темное влажное пятно.
10
Влажное пятно росло, сыреющий песок проседал, осыпался, образуя в середине котлована маленький кратер. И вот уже лужица, робкая, неуверенная, но вобравшая в свое маленькое зеркальце все розово-красно-оранжевое небо, задрожала в этом микрократере, подталкиваемая нетерпеливым фонтанчиком пробудившегося родника. Зашевелились и некоторые коряги, разбросанные ветром в пустыне. Они снова стали выпускать корни, но уже не вглубь, словно чувствуя, что ураганов бояться больше не надо, а вширь, раскидывая и в воздухе, и в верхнем слое грунта жесткие колючие побеги. На воздушных корешках пока не было листьев. Жара еще стояла адская.
Гиперграмма нашла Елену Бурцен в Улан-Удэ на конференции по тибетской медицине. Только что закончил доклад известный профессор, посвятивший большую, часть своей жизни расшифровке и анализу тибетских манускриптов. "Наконец-то, - заявил ученый, - нам открылось искусство древних врачевателей, владевших секретом сочетания лекарственных препаратов и психотерапии..."
- Нет, что вы на это скажете, - с унылым негодованием обратился к ней делегат с соседнего кресла, сухощавый сутулый человек в черном кимоно. Зачем учиться у древних тому, что сами умеем отлично делать?
- Отлично, да не совсем, - возразила Бурцен. - Отлично будет только тогда, когда человек сам сможет лечить себя собственными ресурсами. А мы, врачи, будем только изредка помогать ему, если надо.
Найдя оппонента в столь непосредственной близости, сутулый делегат приосанился, глаза его заблестели. Он уже было открыл рот, чтобы дать достойный отпор, как в крышке стола перед Бурцен засветилась надпись: "Срочная информация".
- Извините, - сказала Бурцен соседу, недоуменно извлекая из информационного окошка голубой конверт гиперграммы.
"Вы виновны?" - прочитала она, все еще не понимая, о чем идет речь. Перевела взгляд на подпись: "Санкин, планета Мегера, форстанция "Мегера-1", время выхода на обратную связь..."
Рука Елены Бурцен мелки задрожала. "Оставит меня когда-нибудь в покое эта проклятая планета? - подумала она. - Или всю жизнь будет преследовать как кошмарный призрак? И кто это такой Санкин?" Бурцен разорвала гиперграмму надвое, сложила половинки, еще раз разорвала пополам, выбросила клочки в утилизатор.
На трибуну вышел новый докладчик, начал говорить, но Елена его не слышала. Перед глазами стояли серые печатные буквы, отчеркнутые вопросительным знаком: "Вы виновны?"
Мысли ее, не сдерживаясь более, покатились назад, через годы, набирая скорость, как спущенная с горы тележка. Ко времени знакомства с Феликсом Бурценом она уже была своего рода знаменитостью. Еще не в ученом мире, а среди студентов. Она заканчивала четвертый курс мединститута, и у нее уже были научные работы. Елена принимала похвалы без зазнайства, но как должное: она знала, что наука о человеческой психике - ее врачебное призвание и основные открытия еще впереди. У нее были в молодости увлечения, но она, возвращаясь домой со свидания, каждый шаг, каждую фразу своего провожатого подвергала безжалостному анализу Симпатии испарялись под испепеляющим лучом логики и психологии.
С Феликсом она познакомилась на просмотре в Доме кино Показывали новый фильм модного режиссера. Картина была заумная и тягучая. Елена скучала, но уйти не решалась - киноманы сидели тихо, благоговея перед авторитетом, и она боялась помешать их таинству созерцания. Вдруг за два ряда впереди кто-то поднялся и, чуть пригнувшись, но вполне уверенно, не обращая внимания на шиканье эстетов, начал пробираться к выходу. Елена воспользовалась моментом и юркнула следом. "Я вам очень обязана", сказала она на улице своему "спасителю".
Им оказался молодой человек обычной наружности, лет двадцати двух. От левого его виска до скулы шел бледно-розовый шрам. "Если б не вы, я так бы и не ушла. И потеряла бы целый вечер", - повторила она. "Тогда ваш вечер принадлежит мне, - незамедлительно среагировал молодой человек. Предлагаю пойти к Ваганычу". - "А кто такой Ваганыч?" - засмеялась Лена. "Ваганыч - это мой друг!" - торжественно объяснил новый знакомый. Лена кивнула.
В прихожей квартиры, куда привел ее Феликс, было тихо, и Лена с негодованием было подумала, что Ваганыч всего-навсего ловкий предлог. Но тут Феликс открыл дверь в комнату, и она увидела, что в комнате сидят человек пятнадцать. "Обычная вечеринка", - решила она, но снова ошиблась. Здесь шел диспут - присутствующие увлеченно обсуждали английский романтизм девятнадцатого века. "Вы что, филологи?" - спросила Лена и очень удивилась, узнав, что единственным литературоведом в компании является сам хозяин, Ваганыч.
