Христо Поштаков - «Если», 2001 № 05
Я знал, что группа сорвиголов похитила у сгудонцев взрывное устройство, чтобы укрепить на одной из опор инопланетного грузового звездолета. По замыслу организаторов акции взрыв должен был показать пришельцам, насколько решительно настроены земляне, но по моему мнению, это был жест отчаяния. Заряд доставил и установил пловец-одиночка (много ли взрывчатки он мог взять с собой?), который и поджег запальный шнур. Никакого металла, никаких электронных средств решено было не применять, чтобы чужаки не обнаружили бомбу раньше времени.
Далекий взрыв прозвучал совсем тихо и как-то безобидно. На моих глазах одна из опор сгудонского корабля подломилась, и массивный корпус неспешно, как в замедленном кино, повалился на мягкое песчаное дно. Ни один сгудонец не погиб. Никто даже не пострадал.
Самая простая технология, которую они использовали на таких отсталых мирах, как наш, надежно защищала их от всего, что способен был изобрести человеческий ум.
Но их визголеты… Боже, как же они выли и ревели! Сначала появились три корабля, потом шесть, потом — еще шесть. Мы-то полагали, что на всей Земле их не наберется больше пяти, и выбрали время нашей демонстрации с таким расчетом, чтобы все они оказались заняты в других местах.
Кроме того, я считал, что мое присутствие — присутствие самого Брайана Гамильтона, землянина, которому сгудонцы доверяли, с которым распивали так полюбившиеся им слабоалкогольные коктейли и который кое-что знал об их частной жизни и разделял их маленькие тайны и секреты — защитит нас всех. Но я ошибся. Около двухсот человек погибли после первого залпа после одной-единственной вспышки ослепительного, яркого света, который тонким лучиком протянулся от каждого визголета к земле и взорвался вихрем раскаленного огня. Смерть, неостановимая и яростная, плясала по белому песку, и песок плавился и горел. Нестерпимый жар обращал ближайших ко мне людей в огненные шары, которые сначала были белыми, потом голубоватыми, потом — оранжево-желтыми и наконец гасли, уносясь к морю клочьями полупрозрачного дыма.
О, Господи!..
В первые секунды я элементарно боялся погибнуть. Потом я испугался, что могу остаться в живых. Я простирал руки к небу и молил о смерти, но сотни людей вокруг меня падали объятые пламенем или испарялись у меня на глазах, а я был по-прежнему цел и невредим.
В конце концов, словно в ответ на мои мольбы, колонна смертоносного света свернула в мою сторону. Она прошла в считанных футах от меня, швырнула на землю, обожгла раскаленным воздухом, но я уцелел. Когда же снова открыл глаза, энергетический луч был уже далеко, и догнать его не было никакой возможности.
Тогда я бросился наутек. Вокруг меня умирали люди, но я бежал прочь, подальше от этого ужасного места, безжалостно расталкивая встречных плечом. Я продирался сквозь толпу, совершенно позабыв, что все эти люди пришли сюда, повинуясь моему зову. Признаться, в те минуты я едва замечал их — паника овладела мной, и я сломя голову бежал от смерти, которую сам же навлек на невинных людей.
Все они, разумеется, знали меня в лицо. Они видели меня на экране бессчетное число раз. Сейчас они были слишком потрясены, чтобы заметить мой страх, и собирались вокруг меня в поисках защиты. Они умоляли меня о помощи, но я продолжал отталкивать их с пути, как какие-то неодушевленные предметы. Только моя жизнь имела для меня значение в эти кошмарные мгновения.
Демонстранты беспомощно метались по оплавленному песку, словно муравьи по раскаленной сковородке (да мы и были на Сковородке — кошмарная ирония этого совпадения дошла до меня только много времени спустя), а над их головами пронзительно верещали корабли сгудонцев. В какой-то момент я поднял голову и увидел один из визголетов прямо над собой. Он парил в небе — огромный, белый, безмятежный, словно воздушный шар, но протянувшийся от него к земле луч продолжал сеять смерть.
В ужасе я упал на колени. Я что-то кричал, но что — не помню. Должно быть, я молил о том, чтобы эта бездушная инопланетная машина оставила меня в живых. Чтобы она позволила жить мне — и плевать, что будет с остальными!
И когда последнее пламя погасло и бойня прекратилась, я все еще был жив. И уцелевшие камеры вокруг меня запечатлели каждое мгновение моего позора.
В течение последующего часа эти записи были показаны по телевизионным сетям всего мира. Такой аудитории у меня — да и ни у кого другого — никогда не было. Она возросла в сотни и сотни раз. Миллиарды землян смотрели эти пленки и… учились.
Но меня это уже не трогало — я продолжал свое бегство. Бог свидетель: у меня были деньги и время. Мне казалось, что пройдет какой-то срок, и я сумею оправиться от пережитого ужаса и начать новую жизнь под другим именем. Измениться, родиться заново, чтобы хоть как-то вернуть долг человечеству — вот о чем я мечтал. Ведь это я убил всех тех людей — убил так же верно, как если бы я сам приказал сгудонцам открыть огонь по беззащитным демонстрантам.
Но я понимал, что это — дело будущего. Пока же я был мертв. Тот, прежний я — умер. Я закрыл шоу, уехал из страны и некоторое время скитался по всему миру. Именно во время этих путешествий я постепенно превратился в Клиффорда Лэмба, тихого и слегка чудаковатого профессора филологии. Я даже стал поэтом — поэтом с поврежденной рукой, которую поначалу носил на перевязи. Частицы раскаленного песка вонзились мне глубоко в мышцы, и даже теперь, сорок лет спустя, они никуда не исчезли. Время от времени одна-две отторгаемые организмом оплавленные песчинки выходили наружу, причиняя мне сильные страдания и напоминая, кем я был, что совершил и чего не сделал.
Но теперь все вернулось снова, словно и не было этих четырех десятилетий, и бойня на Сковородке произошла только вчера. Словно вчера, я ощутил отвратительный холодок страха и поэтому окликнул убегавшего от меня человека совсем тихо и нерешительно.
Но он, как ни странно, услышал меня. Услышал и остановился на углу. Я к этому времени успел зайти на несколько шагов в глубь переулка, так что теперь нас разделяли какие-нибудь тридцать ярдов. Незнакомец обернулся, чтобы посмотреть на меня, потом взмахнул рукой, словно стараясь оттолкнуть меня прочь. Но уже в следующее мгновение он свернул за угол и исчез из виду.
Я не успел даже повернуться, чтобы пойти назад, когда сработала адская машина, оставленная незнакомцем в мусорнице. Сам взрыв я наблюдал словно в замедленной съемке: я видел, как над урной распустился страшный багрово-желтый цветок. Потом урна лопнула по швам, и языки пламени потянулись ко мне. Пронесшаяся вдоль переулка ударная волна бросила меня на землю, во все стороны полетели мусор, мелкие камни и металлические обломки, и я каким-то чудом успел укрыться от них за стоявшей на краю тротуара каменной скамьей.
