Борис Пшеничный - Уйти, чтобы вернуться
К тому времени, поостыв, вернулся Жан, покинула свой пост у окна Сьюзен. Втроем они терзали вопросами Марио, пытаясь понять причину свалившихся на них проблем.
- Ты поднялся на лифте, вошел в зал. Как Он встретил? Первые слова.
- Спросил о звездах. В том смысле, люблю ли я смотреть на звезды.
- И что? Ответ понравился?
- Откуда мне знать. Поинтересовался, во что я верю.
- Веришь или веруешь?
- Для него это без разницы, я так понял.
- Потом?
- Немного поговорили о жизни и стали играть.
- Как играть, во что?
- Ну, вроде как с переодеванием, только на словах. Сам он был то прокурором, то проповедь читал, то дурачка из себя строил: а почему, отчего? И меня все время во что-то рядил. Представь, говорит, что ты женат, имеешь свой дом. Тут меня смех стал разбирать. Попугать хотел: зачем ты, Марио, в детстве деревья ломал? Потом вдруг: ты бог. Это я-то бог!.. Да вы все здесь во что-то играете.
- Нет, так мы ничего не узнаем... У тебя хороший глаз, ты легко подмечаешь. Постарайся вспомнить. Что тебя особенно удивило?
- Яйцо.
- Не о том. Каким Он показался, в разговоре? Может, странность какая?
- Яйцо сияло.
- Хватит! - взметнулся Жан. - Он же нас дурачит. Разве вы не видите?! Молодец, Марио, всем нам носы утер. Нет, скажешь?
...все видели, как Рыжий заходил в каптерку. Он пробыл там минуты две и вышел, ухмыляясь. На вечерней поверке сержант спросил: "Кто?" Строй молчал. Сержант медленно обошел их, всматриваясь в каменные лица. "Ладно, - сказал он. - Наказывать всех не в моих правилах. Когда вся армия чистит нужник - это не армия, а ассенизаторы. Достаточно одного. Может, есть добровольцы?" Строй молчал. "Тогда сами решай: те кому". Строй молчал. "Что ж, подождем. Будете стоять до посинения". И тут подал голос Рыжий: "Парфюмо. Его хлебом не корми - лишь бы пахло. В нужнике ему самый раз". Сержант распустил строй. Марио пошел за шваброй...
Когда они остались вдвоем. Доктор встал из-за стола, прошелся по кабинету. Он был явно расстроен. Это он предложил переговорить с Марио и, поскольку затея не оправдала связанных с нею надежд, чувствовал себя виноватым. Перед всеми. Перед Ж.аном и Сьюзен, что отнял у них время; перед Марио, что поставил его в неловкое положение. Сам он не считал, что этот загадочный избранник Большого Мозга морочит им голову. Тут что-то другое.
Взяв стул, он сел напротив Марио.
- Мне показалось, - тихо начал он, - иногда вы как бы отключаетесь, пропадаете куда-то. С вами часто так?
Как ни странно, скандальный разговор у Доктора нисколько не испортил его отношений с троицей. Наоборот. Теперь он был посвящен в самую что ни на есть потаенную жизнь Нью-Беверли, и при нем в открытую обсуждались все дела и события, о которых сам он наверняка никогда бы не узнал.
Обменивались новостями обычно за обеденным столом на общем сборе. Но не только. Случалось, Марио оставался с кем-либо наедине, и тогда, непроизвольно яли делалось это умышленно, в знак особого доверия, с ним делились тем, о чем умалчивалось в присутствии других. Были, оказывается, у них друг от друга секреты, и не только сугубо личного, интимного свойства, а, что самое неожиданное, - связанные с Башней.
Удивила его прежде всего Сьюзен Маккали.
В тот злополучный день, когда они чуть не перегрызлись у Доктора, она перехватила Марио на пути к коттеджу. Вначале он подумал, что начнет утешать или постарается как-то сгладить - допрос-то учинили они. Ничего подобного! Накинулась на него, что та пантера. Во всем, видите ли, он виноват; с ним просто страшно рядом стоять - обязательно история. (Это он уже слышал). Не успел появиться - и кругом черт знает что творится. Вандал, варвар, разрушитель. Где пройдет, там пепелище. (Зачем тогда его сюда затащили?). Доктора пожалела: деликатнейший человек, умница, молиться на таких надо. За Учителя горой: талант, гений, он и так по ночам не спит. (Но что он им сделал?).
Другая женщина, наговорив такое, повернулась бы и ушла, унося с собой праведный гнев и распаленную гордыню. Только Сьюзен не относилась к тем, другим. Еще не закончив тираду, она уже поняла, что пересолила и переперчила... У нее хватило мужества вылить это варево и начать стряпать заново.
- Не принимай все на свой счет, - сказала она. - Мы все здесь посходили с ума. У нас нет другой жизни, только Башня. И если с Ним что случится - всему конец. У меня такое ощущение, что мы - Его частица. Нет, это не женская фантазия. Мне уже не нужны часы, сама чувствую, когда зовет, без сигнала. Я, кажется, знаю, почему мы стали психами. Это от Него. "С ним что-то творится - и с нами тоже. Догадалась давно, но молчу. Однажды он такое выкинул... Об этом никому, выслушай и забудь... Попросил алкоголя. Ну да, выпить. Хочу, говорит, вкусить человеческого безумия. Представь мое положение. В голове не укладывалось: чтобы я, да своими руками... Поклялась: не дам. Пусть выгонят, пусть что угодно - не дам! Требовал, угрожал, умолял. Уговорил, конечно... Ты ничего не почувствовал там, у Него? Усталости или сонливости, как при гипнозе? Чудище какое-то, что хочет внушит... Сама влила полтора литра виски. Это не так много, в Нем веса две тонны. Но страха я натерпелась... Что же, думаю, теперь будет? И больше всего боюсь: вдруг еще потребует, во вкус войдет. А потом вижу - обошлось вроде. Никто не заметил. И сам Он разочарован: гадость, говорит, пойло для кретинов, ничего другого, мол, он и не ждал. Я цвету, у меня праздник. Подхожу к зеркалу - и ахнула: седая прядь... Так вот, когда я скормила ему эти полтора литра, вернулась к себе, и чувствую - под хмельком, будто сама приложилась. Не веришь? Жан свидетель, он как раз зашел. Ты, говорит, сегодня прямо сияешь, а у самого ноздри разбежались, стал принюхиваться. Честное слово, принюхивался.
Марио поднял глаза на Сьюзен: где там седая прядь? Волосы спрятаны под голубой шапочкой, но он хорошо помнил, что никакой седины нет. Правда, она могла и подкрасить.
- Хочешь, зайдем сейчас к Жану, и я помирю вас? - горячо предложила она, словно воодушевилась на невесть какой подвиг. С боевого коня она с ходу спрыгнула в телегу миротворца.
Кажется, ее удивил ответ Марио.
- Мы не ссорились, - сказал он.
Если с кем и осложнились его отношения, так это с Доктором. Не очень-то приятно осознавать, что ты на подозрении, а Эгон Хаген буквально выслеживал его: ловил каждое слово, подмечал каждый жест. И это при его-то деликатности. Иногда он не успевал отвести взгляд и страшно конфузился. Как мальчишка, которого застали за шкодой. Он жалко улыбался, словно жаловался: вот видите, как неловко получается, вы уж извините, пожалуйста, я не хотел, почему бы вам самому не прийти ко мне и не сказать. Не ясно было лишь, каких признаний он ждал от Марио.
