Эрик Рассел - Пробный камень. Подкомиссия. Рождественский сюрприз
Лиловый линжениец медленно заговорил, но Сирина покачала головой:
— Я мало знаю линженийский.
Рядом кто-то прошептал:
— Что вы знаете о Дуви?
Ей сунули наушники. Трясущимися руками Сирина их надела. Почему ей позволяют говорить? Почему генерал Уоршем позволил ей вот так прервать совещание?
— Я знакома с Дуви, — заторопилась она. — И с матерью Дуви знакома. Дуви играет с Крохой… с моим сыном, с маленьким сынишкой.
За столом поднялся негромкий говор, и Сирина стиснула руки, опустила голову. Тот линжениец опять заговорил, и наушники пробормотали жестяным голосом:
— Какого цвета мать Дуви?
— Розовая.
Опять торопливо листаются словари в поисках: розовая… розовая. Наконец Сирина приподняла подол платья, показался краешек ярко-розовой комбинации. Линжениец кивнул и сел.
— Сирина, — голос генерала Уоршема так спокоен, как будто они просто беседуют, сидя вечером во дворе. — Чего вы, собственно, хотите?
Мгновенье Сирина не решалась посмотреть на него, потом вскинула голову.
— Торн сказал, что сегодня последний день переговоров. Что обе стороны скажут «нет». Что у нас с линженийцами нет ничего общего и мы никогда не сможем понять друг друга и прийти к соглашению.
— А по-вашему, сможем? — мягко спросил генерал Уоршем и этим оборвал движение в зале, где все всколыхнулось, когда так внезапно обнажены были общие тщательно скрываемые мысли.
— Сможем, я знаю. Между нами гораздо больше сходства, чем различий, и это просто глупо — столько времени сидеть тут и попрекать друг друга тем, в чем мы расходимся, и даже не попробовать найти хоть какое-то сходство. А по самой сути мы такие же… мы одинаковые… — Она запнулась. — Перед богом мы все одинаковы. (Ну конечно же, переводчикам не найти слова «бог»!) И я думаю, мы должны уделить им хлеба и соли и оказать гостеприимство. — Сирина слабо улыбнулась. — На их языке соль — шриприл.
Среди линженийцев волной прошло приглушенное пересвистывание, а тот, лиловый, привстал было, но снова сел.
Генерал Уоршем бросил на лилового оценивающий взгляд, поджал губы.
— Но существуют различия…
— Различия! — вскипела Сирина. — Нет таких различий, которые не сгладятся, если два народа по-настоящему узнают друг друга.
Она окинула взглядом сидящих за столом и с безмерным облегчением увидела, что лицо Торна смягчилось.
— Идемте со мной, — настойчиво сказала она. — Идем, посмотрите на Дувика с Крохой, на двух малышей — линженийца и нашего, на тех, кто еще не выучился подозрительности и страхам, ненависти и предрассудкам. Объявите… перерыв, или перемирие, или как там полагается и пойдемте со мной. Вот увидите детей, увидите миссис Рози за вязаньем, обсудим все в семейном кругу, тогда… Ну, если вы и после этого решите, что вам надо воевать, тогда уж…
Она развела руками.
Начали спускаться с холма, у Сирины подкашивались ноги, и Торну пришлось ее поддерживать.
— Ох, Торн, — зашептала она чуть не со слезами, — я ведь не думала, что они пойдут. Думала, меня расстреляют, или арестуют, или…
— Мы не хотим войны. Я же тебе говорил, — пробормотал муж. — Мы готовы ухватиться за соломинку, даже в образе дерзкой особы женского пола, которая врывается на важное заседание и задирает подол! — Мимолетная улыбка сбежала с его лица. — Долго тянется это знакомство?
— Кроха там бывает уже недели две. Я чуть побольше недели.
— Почему ты мне не говорила?
— Я пыталась… два раза. Ты и слышать ничего не хотел. И потом, сам знаешь, как бы ты к этому отнесся.
Торн не находил слов: лишь почти уже у подножия холма он спросил:
— Каким образом ты столько всего узнала? Почему ты думаешь, что сумела разобраться…
Сирина подавила истерический смешок:
— Я угощала их яйцами!
И вот все они стоят и смотрят на дыру под оградой.
— Эту лазейку нашел Кроха, — оправдываясь, сказала Сирина. — Я сделала ее пошире, но тут приходится… ползком.
Она легла на песок и, извиваясь ужом, пролезла в отверстие. Съежилась по другую сторону стены, подобрала коленки к подбородку, зажала рот руками и ждет. Долгая минута тишины, потом треск, кряхтенье, и, пластаясь по песку, из-под ограды выползает генерал Уоршем, на полпути застрял, дергается, пытаясь высвободиться. Забавное зрелище, но еще миг, и Сирина смотрит уже с восхищением: хоть он и в пыли, неуклюже поднимается, отряхивает измятую одежду, однако и сейчас в нем чувствуется достоинство и сила, какое счастье, что это он должен говорить от имени землян!
Следом по одному появляются остальные, люди и линженийцы вперемешку, процессию замыкает Торн. Сделав знак молчать, Сирина ведет их к кустам, закрывающим сбоку пруд с золотыми рыбками.
Дуви и Кроха наклонились над бортиком.
— Вот он! — кричит Кроха, перегнулся, едва не падая, показывает пальцем. Вон там, на дне, это мой самый лучший шарик! Достань мне шарик! Твоя мама не рассердится?
Дуви всматривается.
— Шарик пошел в воду.
— Ну да, я же говорю! — нетерпеливо кричит Кроха. — А у тебя закрывается нос, — он прижимает палец к блестящей среди зеленой шерсти черной кнопке, — и уши складываются, — он треплет их указательным пальцем, и Дуви складывает уши гармошкой. — Ух ты! — восторженно вздыхает Кроха. — Вот бы мне так уметь!
— Дуви пошел в воду? — спрашивает Дуви.
— Ага, — кивает Кроха. — Это мой самый лучший шарик. А тебе и купальных трусиков не надо, на тебе шерстка.
Дуви сбросил свою нехитрую одежку, скользнул в пруд. И вынырнул, зажав что-то в кулаке.
— Ух, спасибо!
Кроха протянул руку, Дуви осторожно вложил в нее что-то, Кроха сжал руку. И тотчас взвизгнул, отшвырнул подношение.
— Ты гадкий! — закричал он. — Отдай шарик! Это скользкая противная рыба!
Он нагнулся, затеребил Дуви, потянулся к другой его руке. Короткая схватка, всплеск — оба малыша скатились с берега и скрылись под водой.
У Сирины пресеклось дыхание, она подалась вперед, но тут из воды возникла озабоченная рожица Дуви. Он рывками тащил Кроху, Кроха отчаянно отфыркивался, кашлял; Дуви выволок его на траву. Опустился рядом на корточки, гладит Кроху по спине, то горестно посвистывает носом, то виновато лепечет по-линженийски.
Кроха кашляет, трет глаза кулаками.
— Ой-ой! — Он похлопал ладонями по мокрой насквозь майке. — Мама-то как рассердится. Надел все чистое, и все промокло. Дувик, а где мой шарик?
Дуви поднялся и опять пошел к воде. Кроха двинулся следом и вдруг закричал.
— Ой, Дувик, а где рыбка? Бедная, она без воды умрет. У меня одна рыбка гуппи умерла.
