Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)
— Восемь лет назад вы были профессором лаборатории исследований сердца. А кто вы теперь?
— Я возглавляю Центр проблем долголетия.
— И продолжаете эксперимент «Вечное сердце»? — с нескрываемой иронией спросил Дьондюранг.
— Нн-ет, — выдавил из себя Раст. — Но скажите… как случилось, что вы… — Профессор не знал, как ему обращаться к Дьондюрангу — как к человеку или как к биокиберу. — В программе, которая лежала в сейфе Дьондюранга, четко сказано: донором должен стать сам Бер, он приказывал взять для эксперимента его сердце. И вдруг такой трагический, такой неожиданный конец…
На этот раз был потрясен Дьондюранг. Он пристально посмотрел в глаза Тихону Расту, чтобы убедиться в правдивости сказанного.
— Почему же он не сказал мне всего? Почему он только приказывал? Узнав, что для эксперимента нужно живое сердце, я попытался спросить… а Бер лишь сердито осадил: «Выполнишь программу, лежащую в сейфе. И не отвлекай меня своей болтовней. Мне надоели твои вечные вопросы!» Раст попытался улыбнуться.
— Это логично… И так похоже на Бера… Он не думал, что с вами нужно… что вы сможете…
— Как вам мои «Истоки боли»? — вдруг спросил Дьондюранг, вытаскивая из петлицы розу и кладя ее на стол.
— Мне очень понравилось…
Дьондюранг видел: профессор и не рад, что начал этот разговор, ему ужасно хочется уйти, сбежать.
Как только прозвенел звонок, сзывая зрителей в зал, Раст быстро поднялся.
— Очень приятно было встретиться… Никогда не подумал бы, что это возможно… Очень приятно…
Нетвердой походкой торопливо направился в зал. Дьондюранг продолжал неподвижно сидеть.
Подбежала возбужденная Дьондюраза.
— Пошли. Я попросила девушек, они меня заменят. Это так чудесно, просто сказочно, что мы встретились. Ты еще не все рассказал мне.
Открыв тяжелые, сделанные по старинному образцу двери театра, они вышли на улицу. Тихо шелестел весенний дождь. По магистрали промчался скоростной геликотрем, обдав Дьондюранга водой, но он не обратил на это внимания. Шел задумавшись, видя лишь мокрый, блестевший в свете ночных фонарей тротуар. Внезапно остановился в неестественной позе, словно окаменел, затем двинулся дальше.
— Разрядились аккумуляторы центрального интегратора, — сказал не поворачиваясь. — Опять циркуляторный застой в церебеляторе. Прости, Дьондюраза, но я больше не могу жить… Прости. — Вошел в ближайшую кабину видеофона на улице и набрал какой-то номер. — Пожалуйста, вышлите машину к дому четыреста семьдесят семь по улице Деби. Благодарю. Да, я встречу.
— Какую машину, зачем ты вызвал? Я здесь совсем недалеко живу. Пойдем посидим, поговорим, это так сказочно, что мы встретились… Скажи, какую машину, Дьондюранг?
— Из межпланетного Центра… Прости, но я больше не могу жить… Оказалось, я ошибался, ошибался всю жизнь…
И он рассказал о встрече с Растом, о неизвестном для него ранее приказе Бера. Дьондюраза вздохнула:
— Но зачем ты вызвал машину из межпланетного?..
— Я возвращаюсь на комбинат. Подойду к нему по той зеЛианой улочке, которая так нравилась тебе, потом найду свое место в архиве, лягу и щелкну тумблером. Мой блок памяти проанализируют… И те, кого создадут после меня, станут совершеннее, умнее… Я убежден в этом.
Капли дождя стекали по лицу Дьондюранга, как слезы.
— Я не хочу тебя терять! Не хочу, чтобы ты меня оставил… — громко расплакалась Дьондюраза.
— Из межпланетного вы вызывали? — послышался голос за спиной…
Пещера лазурных сталактитов[5]
Долгое время летели молча. Водитель то и дело зевал, небрежно поглядывая на показания приборов.
Дьондюранг несколько минут назад утратил чувство внутренней уравновешенности. Отрешенно смотрел на мрачного водителя, на исчерченный звездами фон за иллюминатором, старался ни о чем не думать, хотел забыться, но напрасно.
И вдруг приятная истома разлилась по телу. Это центральный анализатор подал рациональную мысль. В тот же миг Дьондюранг понял: он не должен возвращаться на Инкану, и тем более — на комбинат, где был создан, незачем ему ложиться на полку архивного блока. Он обязан существовать дальше, продолжать действовать по собственной программе. Почувствовал, что вскоре прикажет водителю изменить курс, но пока не знал, как нужно его изменить. Дьондюранга удивило, даже возмутило: где же здравый смысл? К чему он стремится? Он, старый биокибер, который уже завтра не сможет найти выхода для себя. Демонтаж на комбинате — самое разумное для него уже сейчас. Но в то же время чувствовал: на комбинат он скоро не вернется.
Ему стало плохо. А когда подумал, что, вероятно, и все его сомнения также запрограммированы еще на комбинате, совсем растерялся от сумятицы мыслей. Вполне вероятно, ему лишь кажется, будто он самостоятельно действует, анализирует, мыслит, обобщает, вырабатывает программу поступков, а в действительности — все это лишь варианты первичной программы, заложенной при его создании.
— Землянин? — лениво, с безразличием в голосе спросил водитель.
— Нет, я родился на Инкане, но долгое время жил на Земле.
— Возвращаетесь из командировки?
— Нет.
Водитель еще раз зевнул. Дьондюранг понимал его состояние: долгий полет и монотонный гул мотора нагоняли сон, и готов был для приличия поддержать разговор.
— Та молоденькая красавица, провожавшая вас, так горько плакала…
— Это моя сестра…
— Красивая… — двусмысленно улыбнулся водитель. — Чем вы ее опечалили?
— Ей не хотелось, чтобы я возвращался на Инкану.
Водитель прищурил глаза и стал похож на хитрого зверька.
— Когда сестра так плачет по…
Дьондюранг опять почувствовал приятную истому во всем теле окончательное решение сформировалось в виде материального заряда на бета-клеммах центрального анализатора. Перебив водителя, спросил живо:
— Знаете астероид Лазурных Сталактитов?
Водителя такая резкая смена темы не удивила. Ему все равно, о чем говорить. Только бы не одолел сон.
— Тот строительный хлам, который не использовали при синтезе Фиевского заповедника на Инкане?
— Такой красивый астероид называете хламом? — усмехнулся Дьондюранг, удовлетворенный тем, что наконец-то пришел к определенному решению. Возьмите, пожалуйста, курс на него!
— Не имею времени для увеселительных полетов.
— Я выхожу на этом астероиде.
Водитель взглянул с пренебрежением.
— На этой глыбе неиспользованной экзотики нет не только людей, но и человеческой атмосферы.
