Яна Завацкая - Белый Всадник
Ребята уже появились из-за скалы. Я тут же заметила, что Кашка идет как-то странно, крепко прижимая правую руку левой к животу. На лице его была болезненная гримаса.
- Ах, как не повезло,- сказал он, подходя ко мне. Дан отстегнул от седла небольшую сумку. Достав фонарик, он включил его и молча протянул мне.
- Давай свою руку,- сказал он Кашке. Тот издал жалобный звук, и с заметным усилием воли оторвал правую руку от живота. Рукав на предплечье разлетелся в лохмотья, и крови, как мне показалось, было очень много, кровь даже капала на траву.
- Таня, помоги,- позвал Дан. Он бережно взял раненую руку Кашки и передал мне.
- Только держи крепко!- предупредил Дан ,- Он будет вырываться.
- Я не буду!- обиженно сказал Кашка. Дан звякнул какими-то инструментами, вынимая их из сумки. Пинцетом он очистил рану от самых крупных ошметков рукава, потом стал ловко и быстро бинтовать. Кашка скрипел зубами, постанывал и переминался с ноги на ногу. Мне стоило довольно больших усилий держать его руку на весу, да и жутковато это было, ведь я впервые видела такую большую рану и так много крови. Наконец Дан закрепил конец бинта и привязал кашкину руку в согнутом положении на марлю, перекинутую через шею.
- Фу-у,- Кашка вздохнул с облегчением,- Теперь гораздо лучше. Благодарю.
Дан быстро паковал сумку.
- Поехали,- сказал он,- По коням. К утру надо быть в Замке.
... Я села теперь на черного коня Виктора. Ехали теперь тише, кое-где даже шагом. Стало светать - небо слева окрасилось розоватым, но сплошные тучи не позволяли видеть восходящего солнца. Никто не разговаривал, я тоже не решалась задавать вопросы, которых накопилось слишком много. Лишь однажды Виктор сказал негромко:
- Не быть нам сегодня на празднике, господа!
- Теппелы сегодня невыносимы,- хрипловато отозвался Кашка. Я скосила на него глаза. Он судорожно прижимал больную руку, лицо его выражало страдание.
- Кто это - теппелы?- тихонько спросила я у Виктора,- Кто стрелял?
- Да,- так же тихо ответил Виктор.
- А кто они такие?
Дан, ехавший впереди, обернулся, произнес какую-то непонятную фразу - лицо его было сурово - и пустил лошадь в рысь. Все замолчали.
Я вдруг подумала о том, как изменился Дан. Не только он, но и Виктор, и Кашка приобрели свой второй облик, проглядывавший в том мире лишь изредка. Но, как и прежде, самые разительные изменения произошли во внешности Дана. Некрасивое длинное лицо его озарилось суровым и грозным светом, осанка стала гордой и повелительной. Из глаз Дана исходил теперь ровный и яркий, почти слепящий свет, в глаза его стало почти невозможно смотреть. Поэтому ли, или благодаря таинственной обстановке, Дан, бывший не более, чем дворником, обычным чудаком, бледным от сидения за книгами, - казался теперь грозным и благородным рыцарем.
Все происходящее казалось мне таким невероятным, что я даже не пыталась как-то это осмыслить. Я просто тряслась в такт шагам лошади, вцепившись в луку седла, и жадно смотрела вокруг.
Местность казалась совсем безжизненной. Растительность была скудной, хотя вдали виднелся хвойный лес, но и он был мрачным и каким-то неживым на вид. Вскоре я поняла, почему возникло такое впечатление. Здесь не было ни насекомых, ни птиц. Три лошади, всадники, собака - вот и все живое на несколько километров вокруг. Ни цикады, ни птичьи голоса не нарушали ватную, мертвую тишину. Ни малейшего движения не было заметно в придорожных кустарниках.
Тут только я стала отдавать себе отчет, что меня давно преследует старое помешательство - эта туманная земля казалась знакомой. Теперь, подумав, я сообразила: ну, конечно же, я видела ее во сне. Сон, где я блуждала по этим пустынным, мертвым пространствам, являлся мне много раз. Не было здесь примет, за которые можно зацепиться глазу, по которым можно было бы безошибочно узнать местность... Да разве во сне запоминаешь приметы? Однако запах сна, неповторимое ощущение сонной родины я угадывала безошибочно в серых туманных долинах Ладиорти. Не раз бродила я здесь ночами в поисках чего-то... Чего?
Небо, между тем, совершенно посветлело. Однако за плотным слоем туч даже не просвечивал солнечный диск. Светло-серый, мокрый на вид облачный покров был совершенно ровным. Казалось, вот-вот пойдет дождь.
- Плохая погода,- сказала я Виктору.
- Здесь никогда не бывает солнца,- объяснил он,- Нужно привыкнуть. Это Ладиорти.
Довольно долго ехали по лесу. Низкие ветви почти задевали голову. Лес действительно умирал. Почти до середины ствола все деревья были мертвыми, сухими. Еще более тягостное, гнетущее впечатление, чем серая пустыня, произвел на меня этот лес.
Вдруг словно крылом смахнуло лесной полумрак - лошади вышли в широкую зеленую долину.
Здесь тоже не было живности, но трава зеленела гуще и веселее. Кое-где в траве виднелись даже бледные полевые цветы. Долина шла слегка под уклон и далеко впереди завершалась голубой цепью гор. А в центре ее виднелось какое-то поселение, окруженное высокой белой стеной. Почему-то я подумала о монастыре. Кажется, поселок не был так уж красив, но с непреодолимой силой меня потянуло туда, и не только меня - лошади невольно ускорили бег, временами вздергивали голову и коротко ржали. Что-то там было, что-то нестерпимо зовущее, манящее, родное - это и было то самое место, которое с такой тоской и надеждой искала я в своих снах. О, я даже видела его - прекрасный сад, видела издали, и мне так хотелось туда, но я знала, что никогда, никогда мне туда не войти. Может быть, и сейчас я сплю? Я ущипнула себя за руку. Голос Виктора раздался над ухом.
- Это не сон. Это Замок.
Сон сбывался, и даже лучше - сбывалась мечта, мы приближались к белой стене. Запах и звук становились все ощутимее. Ни голоса, ни пение птиц не были еще различимы, но чистый и легкий шум нарушал ватную тишину Ладиорти. И запах - ни с чем не сравнимый нежный запах детства и родины. И вот уже тяжелые ворота из меди высятся над нами. Чей-то голос, веселый, молодой, громко продекламировал из-за ворот:
- Воин, неужели с копьем и мечом ты вступишь в святилище Храма?
Дан ответил, подъехав ближе к воротам:
- Как же покину доспех мой?
Створки ворот медленно разошлись. Мы въехали в Замок.
Ничего особенного не было там, внутри. Я не могла бы описать и объяснить сладкое ощущение счастья, чувство родины, охватившее меня. Небольшие белые домики, собаки, птицы, множество цветов и деревьев, размытые дождями тропинки... Сейчас было сухо, и мы вели коней в поводу, медленно, осторожно ступая. Запах! Какой нежный и чистый запах стоял здесь, каждый камень, каждое дерево, каждый кирпичик беленных стен излучали, казалось, невидимый свет. И еще мне казалось, что я стала совсем маленькой девочкой, что это - тот самый сад и поселок, в котором я увидела свет, родной, самый родной, и скоро здесь в этом поселке я встречу... мать? Нет, не ее, не ту, которая осталась в Энске, но все же - кого?
