Питер Бигл - День Олферта Даппера
Сборы заняли больше времени, чем должны были, учитывая, как немного он на самом деле хотел взять с собой. Горстка сушеных трав… маленький, чрезвычайно острый нож… банка с джемом из дикого винограда (плата за лечение сломанной руки ребенка, которую он вправил и закрепил лубками)… пара причудливо обезображенных абсцессом коренных зубов… его ступка и пестик — в неглубокой чаше из сосновой древесины до сих пор оставались пыль от растолченной пижмы и характерный камфарный запах этого цветка… кусочек черных кружев, тоже имеющий свой запах… Каждая из этих вещей несла в себе память об этом нелепом, устрашающем, жутко прекрасном новом мире, где водились единороги. Он покидал его, увозя с собой гораздо больше, чем привез.
Когда все было закончено, он уселся на ступеньках (собственно, ступенька была всего одна) своего маленького дома, выстроенного для него соседями, и во все еще теплой ночи принялся ждать, когда мимо задребезжат колеса фургона Исаака да Сильвы — этот звук всегда напоминал ему усталый, жалующийся голос самого торговца. Он настолько обессилел, что не мог надеяться на сон: день выдался чересчур изматывающим для этого, и доктор чувствовал себя так, словно больше никогда не уснет. Тем не менее его веки время от времени все же смыкались — хотя всегда ненадолго, судя по положению луны, — и, очевидно, поэтому Надвигающийся Дождь возник перед ним словно бы из ниоткуда, такой же молчаливый, внутренне спокойный и бесспорно настоящий, как и всегда. Доктор Даппер не стал подниматься, чтобы поприветствовать индейца, лишь улыбнулся, хотя улыбаться было больно.
— Мне будет тебя не хватать, — проговорил он.
Ему показалось, что Надвигающийся Дождь слегка кивнул, хотя он мог и ошибаться.
— Она с твоим народом? — спросил доктор, и, дождавшись еще одного кивка, мягко упрекнул абенаки: — Видишь, ты все перепутал. Она уже ушла к вам, а я еще только уезжаю. Это ты увел ее отсюда?
На этот раз кивок был совершенно отчетливым. Олферт Даппер спросил:
— Ей будет хорошо с вами?
— Маленькое время, — отозвался Надвигающийся Дождь. — Большое время… — он пожал плечами и слегка качнул головой; потом добавил: — Когда-нибудь. Где-нибудь.
Он сделал жест обеими руками, словно отталкивал от себя горизонт.
— Ты хочешь сказать, что ей предстоят долгие путешествия?
Надвигающийся Дождь не ответил. Доктор Даппер медленно произнес:
— Мне грустно за нее. Передай ей, что я желаю… — однако он не имел понятия, что может пожелать Реморс Кертли, и поэтому сказал просто: — Позаботься о ней, пока она с вами, и передай, что я никогда ее не забуду. Прошу, скажи ей это.
— Для тебя, — сказал абенаки. Он запустил руку в мешочек из оленьей кожи, который всегда висел у него на поясе, и вытащил помятый и слегка истрепавшийся с краю голландский чепец, тот самый, без которого Олферт Даппер никогда не видел миссис Кертли, не считая одного-единственного раза. Доктор нерешительно принял подарок; у него внезапно пересохло в горле настолько, что он не смог даже поблагодарить индейца за доставку. Его хватило лишь на то, чтобы тоже кивнуть в ответ, на короткое мгновение склонив голову над чепцом. Ее запаха не было. Он надеялся, что будет.
Надвигающийся Дождь двинулся прочь еще до того, как доктор услышал дребезжание фургона да Сильвы.
— Единорог, — сказал доктор ему вслед. — Я так и не знаю, как он у вас называется, хотя мне точно известно, что у вас есть такое слово.
Абенаки остановился, но не повернул головы. Доктор Даппер спросил:
— Она… Вы ехали верхом оба? Я так себе и представлял.
Тут Надвигающийся Дождь все же посмотрел на него, но ничего не сказал. Фургон торговца скрипел все ближе; доктор пытался не думать о том, как будут звучать несмазанные оси на протяжении предстоящей долгой поездки. Повышая голос, он проговорил:
— Я видел его дважды, хотя и не имел права, я знаю. Я не должен был… Скажи, он… я имею в виду, единорог, он… как ты думаешь?.. — Однако доктор и сам не знал, о чем хочет спросить, как перед этим не ведал, чего хочет пожелать Реморс Кертли в последующей жизни, и поэтому вопрос снова остался незаконченным.
Еще не рассвело, но в курятнике учителя Праути сонно прокукарекал петух, и уже виднелся грузный силуэт фургона Исаака да Сильвы, приближающегося к докторскому дому. Олферт Даппер поднялся, чтобы принести свои пожитки, но вдруг понял, что Надвигающийся Дождь по-прежнему смотрит на него в упор и глаза индейца изменились — сейчас они были такими же, как в тот миг, когда они вдвоем впервые увидели единорога. Глаза абенаки были широко раскрыты, полны такой сияющей молодостью, какой доктор никогда в них не видел, и так ясны, что было мучительно смотреть в них.
— Больше никогда, — тихо произнес Надвигающийся Дождь, и в его голосе не было печали или чувства утраты, только пронзительная радость. — Никогда не возвращаться, — повторил он звонко, почти нараспев. — Никогда еще раз. Ушел совсем.
А потом он тоже ушел, и вместо него появился Исаак да Сильва, требующий, чтобы доктор вместе со своим барахлом погрузился в фургон немедля, ведь он не думает, что торговец будет стоять тут до утра, рискуя застудить свою прекрасную лошадь.
Весь этот первый день пути Олферт Даппер ехал спиной вперед, беспрестанно крутя в руках потрепанный голландский чепец. Однако уже на следующее утро он аккуратно убрал головной убор миссис Реморс Кертли к себе в карман, уселся рядом с торговцем и обратил взгляд к морю.
Перевел с английского Владимир ИВАНОВ
© Peter S.Beagle. Olfert Dapper's Day. 2012.
Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».
