Сергей Герасимов - Машина снов
– Но ведь это неправда! – возмутился Ульшин.
– А я вам что говорил? – сказал Волосатик. – Хотите знать правду – догадывайтесь. В конце концов вы сейчас во сне. И не имеет значения, что сон этот стал реальностью. Увести!
И Ульшина увели в камеру вздохов.
Камера вздохов была настолько просторна, что на одного казнимого выпускалась целая свора собак. Собаки вначале играли с приговоренным, слегка покусывая его в наиболее болезненные места и, только после часа предварительных игр начинали кусаться понастоящему. Поэтому билеты стоили дорого.
Полина с наблюдателем устроились в ложе и Ульшин помахал им. Полина ответила, наблюдатель – нет, его руки были связаны паутиной.
– Господа! – сказал Ульшин, – хочу заявить, что вы все мне снитесь. Я вас ни капли не боюсь. Вы только порождение моего воображения и, если вы меня убьете, то, вместе со мной, исчезнете и вы. Одумайтесь, господа!
Первая собака подошла и тяпнула Ульшина за палец. Ульшин вскрикнул, господа поаплодировали.
– Так и быть, – сказал Ульшин и сделал шаг в яму. Последнее, что он услышал, – разочарованный вой собак.
В первые секунды он еще видел пятно света над головой. Он взглянул вниз с инстинктивной беспомощностью всех падающих – интересно знать, о что разобьешься через секунду – а когда поднял глаза, пятна уже не было. Стало темно как в гробу и Ульшин успел подумать, что это и есть смерть. Временами он касался проскальзывающей стенки ямы. К счастью, она была совершенно гладкой и только отбрасывала его к противоположной стенке. Временами он начинал скакать между стенками как мячик или как шмель, попавший между двух оконных стекол. Воздух свистел все громче и становился упругим как резина. Волосы на голове стояли торчком; Ульшин пробовал их пригладить и вдруг закричал от сознания бессмысленности этого. Крик был почти не слышен.
Вдруг стало светлее и черная труба расширилась. Ульшину показалось, что его падение замедляется. Воздух перестал свистеть и волосы улеглись на голове, спутавшись. Наверное, я долетел до центра земли, – подумал Ульшин, но ошибся.
Он опускался как черная снежная пушинка (в темноте крупные снежинки черны) и видел под собой родную комнату, диванчик, на котором лежал он сам, Ульшин собственной персоной, с машинкой снов, вставленной в ухо. Два Ульшина неумолимо сближались – еще немного и они сольются в одного. Ульшин закрыл глаза, глубоко вдохнул и с наслаждением воплотился в собственное тело.
Еще чуть-чуть он полежал, не открывая глаз, вслепую пробуя правильность ощущений. Кажется, все в порядке. Оказывается, выход был таким простым – только прыгнуть в яму. Как хорошо снова быть самим собой… Нужно было вести записи, чтобы потом представить научный отчет… В следующий раз эксперимент нужно проводить осторожнее… Например, на собаках… Нет, на собаках не стоит…
Он открыл глаза.
Ничего не изменилось, только в комнате стояло утро. На столике лежал комок грязного пластилина с обломками спичек, он чуть подплыл из-за солнечных лучей; на стене фотография Полины и рядом изображение двухголового Полинозавра кисти Ульшина, банка пива, о котором спорили две карлицы… Вот книжка: легенды и мифы… Книжка не лежит на столе. Ее держат в руках. Толстые красные пальцы с выпирающими костяшками и черными волосками.
Прокруст перелистнул страницу и поднял глаза:
– Ага, вот ты и проснулся. Наконец-то. Хорошая у тебя книжка, только про меня мало написано. Поздравляю с прибытием.
– Как? Как вы здесь оказались? – промямлил Ульшин.
– Сквозь трубу, как и ты.
– Но вы ведь отказались прыгать вниз!
– Отказался. Но карточные долги надо платить. Меня совесть замучила. Как бы я смог жить, не расплатившись с карточным долгом? Поэтому я покончил с собой и об этом нисколько не жалею.
Ульшин немного подумал.
– Но ведь тогда остальные тоже должны быть здесь? – спросил он.
– Конечно.
Ульшин встал и посмотрел вокруг.
У холодильника сидел Рудой и пил холодную пепси, заедая бананом. Кучка кожуры уже лежала у его колен. На кресле у телевизора сидел Шакалин, коричневый, совсем негр, и ласкал нежную старушку. Старушка взобралась к нему на колени.
Пока Ульшин приходил в себя, Прокруст достал из под стола ящик с инструментом и, немного покопавшись в нем, выудил гвозди, кусачки, ножницы с одним отломанным кончиком и сапожный нож. Выудил и разложил на столе. Это выглядело как столик хирурга в операционной из фильма ужасов. Еще он достал колоду карт и начал тасовать.
– Я не стану играть! – закричал Ульшин.
– Станешь, станешь, мне нужно отыграться.
– Но вы не сможете меня убить, здесь вам не сон, здесь нелья сдирать кожу с людей, здесь некуда спрятать труп. Здесь есть милиция! Моя милиция меня бережет! Да здравствует родная милиция! Вам дадут высшую меру за зверство.
Прокруст помолчал задумчиво и сказал:
– Я думаю, что ничего страшного со мной не сделают. Я слишком нужный человек.
– Кому вы нужны здесь?
– Я попал в прекрасное и благородное время, – продолжал Прокруст, – время создания и быстрого роста государства. А быстрый рост государства означает быстрый рост армии, полиции и вооруженной самодеятельности. Такой специалист как я просто незаменим.
– Но ведь в нашей армии и полиции не делают прокрустинации! У нас не равняют по росту, не сошлифовывают лиц и не кастрируют!
– На счет первого и второго я с тобой не соглашусь, – ответил Прокруст. – А третье обязательно нужно ввести. Я выступлю с инициативой. Неделеко время, когда в каждой боевой единице будет свой настоящий Прокруст, а не липовый, как сейчас. А я стану главным Прокрустом страны. Я все-таки сорок веков занимаюсь своим делом. Не маленький стаж.
Он начал сдавать и сдал Ульшину три шестерки.
