Виктор Меньшов - Фомич - Ночной Воин
- Бывало, бывало, - уверенно возразил Фомич. - На Земле и не такое бывало. А если не было, значит, будет. А ты помолчи. Хотя бы пока...
Радио вздохнуло, тихо зашипело, умолкая, и в нём медленно, очень неохотно, погас зелёный глазок.
- Ты пей чай, а я тебе, пока ты чаёвничаешь, кое-что расскажу, предложил Фомич.
Я налил себе кружку, сел за стол, подул, глотнул, и чуть не выплюнул. Но, помня о гостеприимстве, с трудом проглотил, изобразив на лице удовольствие. В кружке оказалось омерзительное на вкус пойло. Но я собрал в кулак всю свою волю и мелкими глотками пил этот отвар, всем своим видом показывая, как это вкусно.
Фомич зажёг свечи, штук пять сразу. В избе стало совсем светло, и я замер с кружкой в руке: Фомич был нормальный мужик, совсем даже не прозрачный.
- Что удивляешься? - ухмыльнулся он, поймав мой взгляд. - Это я там, - он кивнул на двери, - на Улице прозрачный, а в Доме нормальный. Да и на Улице ночью тоже.
- А почему так? Почему ты прозрачный? - не выдержал я. - Кто ты есть?
- Не все сразу, - остановил Фомич. - Я попробую всё по порядку рассказать. Что, где, и как. Лады?
Я согласно кивнул, и Фомич приступил к рассказу. А я пил мелкими глотками не остывающий отвар и с любопытством рассматривал Фомича.
Глава восьмая
Как Фомич стал Ночным Воином
Одет он был просто, в ковбойку и потёртые джинсы. Красив. В вороте расстёгнутой на две пуговицы сверху рубашки был виден медный нательный крест, и два потускневших от времени обручальных кольца - побольше и поменьше, повешенные вместе на тонкой цепочке. Плечи широкие, руки сильные.
Говорил он спокойно, неторопливо, хотя было видно, что всё переживает вновь, словно произошло это не далее, чем вчера.
- Отец мой, - рассказывал Фомич, - мастер был, золотые руки. Но зато характер имел упрямый, и даже слегка взбалмошный. Уж если ему что втемяшится - всё! Хоть кол на голове теши, с места не сдвинется, как ему не объясняй, всё равно по-своему сделает. Зато мама человек была необыкновенно лёгкий, веселый. Красоты и доброты редкостной.
Жили мы в деревне, мне лет двенадцать было, мама тогда ещё одного ребёнка ждала, отец в кузнице работал. И всё у нас в семье было славно и хорошо. Дом добротный, отец сам срубил, сам его резьбой украсил, не дом игрушка! Места красивые вокруг, корова в хлеве стояла. Куры, гуси да утки во дворе. Жили, не бедовали.
Только беда всегда приходит тогда, когда не ждешь.
Пошёл отец косить траву на луг. А луг тот над речкой был, на горке. И встретил он соседа нашего, который с покоса шел. И стал отец укорять соседа, что тот на нашем лужке косит. Сосед - защищаться. Заспорили они всерьез.
Кто уж там из них прав был, не знаю, только нашла коса на камень, сошлись характер на характер. Ни один не уступит. Дошло дело до кулаков. Сосед мужик не слабый попался, и бились они крепко, не на шутку.
В общем-то, ничего страшного, не очень это, конечно, здорово, но бывало у нас такое. Подерутся мужики промежду собой, потом встретятся, разопьют мировую, и ничего, живут как ни в чём ни бывало дальше.
Но в тот раз получилось всё по-другому. Стал отец теснить соседа, а тот возьми, да оступись, и с обрыва...
Пока отец к нему спустился, сосед уже неживой был. Отец заметался, растерялся, что делать не знает. Рассказать, как было, - не поверят, скажут, что нарочно столкнул соседа. А дома - жена, которая ребенка ждёт, да я малой. Смалодушничал отец, никому ничего не сказал. Побоялся, что посадят его, как мать с нами двумя будет?
Когда нашли соседа, то все решили, что несчастный случай произошёл. Оступился человек, упал с обрыва. Бывает.
Отец же ходит, лица на нём нет. Не ест, не пьёт, по ночам вышагивает из угла в угол, курит...
На сороковой день после гибели явился к нему сосед. То ли во сне, то ли наяву, но стоит он напротив отца моего, смотрит и говорит:
- Мне с Земли уходить пора. Но потому как ты не покаялся, не повинился, мне теперь из-за этого тысячу лет между небом и Землёй маяться. За это проклинаю я тебя, и семью твою. И весь род твой, и дом, и землю, на которой ты жить будешь, тоже проклинаю.
Сказал так - и исчез. Отец даже слова вымолвить не смог, да и не успел. Но после этого не выдержал. Всё жене, маме моей, поведал. И стал он просить её уехать вместе с ним из этих мест, невмоготу ему тут жить.
Мать поплакала, соседа пожалела, но его уже не воскресить, а отцу, если он повинится - теперь-то уж точно тюрьма. Кто же поверит, что не по злому умыслу он это сделал, тем более что сразу не признался? И видя отцовские страдания, согласилась уехать.
В это время выискивали охотников новые края осваивать. Ну и поехали. Приехали. Посмотрели новоселы деревеньку: хорошо стоит, над рекой, на горке, но тесновата, строиться негде. Не под горкой же - зальёт в паводок.
И нашли недалеко от деревни подходящее место. Стали размечать под строительство. Пришли старожилы деревенские, предупредили, что место это нехорошее, не строят здесь, сколько ни пробовали, плохо кончалось.
Новосёлы были народ молодой, отчаянный, приметы для них, как насморк покойнику. Отмахнулись и стали строить.
И были им знамения: то сруб, только его под крышу подведут, сгорит ни с того ни с сего, то колодец, по всем правилам вырытый, осыплется, то сосной поваленной кого-то помяло.
Приходили старики из старой деревни, говорили, что не к добру это. Но не послушали их новосёлы. По молодости да беспечности списывали все на случай. И построили посёлок, как оказалось, себе на беду. Дурную славу он приобрёл. Поселилось в нем тяжёлое, почти беспробудное пьянство. Пить стали даже те, кто раньше спиртного в рот не брал. Мужья от жён гулять стали, жёны - от мужей. Скандалы, драки.
От пьянки - несчастные случаи: то в реке кто-то утонул, то зимой на дороге замерз. Болезни да несчастья по поселку из двора во двор кочевали. И нас стороной не обошли.
Мама родила братика, он только три месяца прожил. Заболел, бедняжка, и умер. Потом мама родила девочку, та пяти лет с качелей упала, да так неудачно, что головой о камень, и сразу насмерть.
Я сам, то руку сломаю, то ногу, болел - постоянно.
Отец совсем плохой стал: пил беспробудно. Во всех наших бедах себя винил. А как напьётся, так с бывшим соседом разговаривает, просит его: либо проклятие сними, либо жизнь мою возьми...
Но не является ему сосед. И вокруг отца беда впритирку ходит, а ему ничего, ни один волос с поседевшей головы не упал. Словно издевается над ним судьба.
Как похоронили сестричку мою, отец три дня не пил. Потом пошел в субботу в баньку, напарился как следует, попил чайку и пошёл в лес погулять.
Там в лесу его и нашли. Повесился на осине, на ремне брючном.
Я к тому времени был вполне взрослым хлопцем, ухаживал за девушкой Настей из соседней деревни. Она чем-то на маму мою похожа была: характер такой же, весёлый, легкий...
