Валерий Генкин - Сшит колпак
— Что делать, Дима? — тормошил Родчина Дамианидис. — Если он не выиграет хотя бы раз, куковать нам здесь вечность, Борису без штанов, мне без приличного пряжма.
— Пряжмо? Это что? — Дмитрий тряс головой, гоня остаток наваждения.
— Брашно, шамовка, жратва. Дима, это очень серьезно.
— А-а-а. Ну тогда я распоряжусь, чтоб он выиграл, — Дмитрий попробовал взять прежний тон. — Слышишь, Борис. — Он приподнялся, сел, одернул рубаху. — Изволь выиграть, Евгений есть хочет.
— Будет сделано, — мрачно отозвался Игельник. — Так начнем?
— Будете играть еще? — удивился Нус.
— Буду.
— Что ж, я люблю выигрывать.
В девятой партии Игельник одержал победу. Совершенно неожиданно. Молниеносная комбинация пронзила мозг. Вперед был брошен пеший отряд на фланге, последовал стремительный прорыв стражника на ейле. Фигуры противника сгрудились в бесформенную толпу и в самую их гущу смертельным уколом полузамкнутой восьмерки ворвался ластиф Игельника.
Потрясенный Нус молчал. Борис вздохнул. Евгений и Дмитрий, еще не поняв толком случившегося, взволнованно переглядывались.
— Сыграем еще? — предложил кивала, выдержав паузу.
— Сыграем, — Борис кашлянул и осторожно добавил: — но может быть в шахматы?
— В шахматы? Минуту, мне надо поразмыслить, во что разворачивается перечень этих инструкций. Так, так. Что ж, я готов.
Из глубины зала приковылял еще один кивала. На вытянутых руках он нес раскрытую доску с четырьмя рядами резных фигур темно-зеленого и бледно-желтого цвета, смутно напоминавших Игельнику домашние шахматы, в которые он играл в детстве.
— Только одно условие. — Борис взялся за пешку. — Игра имеет смысл, когда побеждает тот, кто лучше играет, а не демонстрирует телепатические способности. Вы можете читать мои мысли, а потому все комбинации, мною задуманные, окажутся никчемными. Не хочу, чтобы в моем мозгу жил соглядатай. Обещайте, что не будете пользоваться этим преимуществом.
— Я не пользовался им во время игры в тун.
— Только в последней партии.
Нус молчал.
— Вы принимаете мое условие? — спросил Борис.
— Ха! Я и так тебя разгромлю, мальчишка! — Кивала жестом отпустил своего двойника, принесшего шахматы.
— Смотри-ка, — оживился Дамианидис. — Проиграв, он перешел на «ты».
— Когда я проиграю в шахматы, я позволю себе такую же вольность, — сказал Игельник.
— Что ж, я за короткие отношения, — отозвался Нус. — Начинаем.
— Дима, ты будешь следить за игрой? — спросил Борис.
— Нет. Наш хозяин сигнализирует мне, что пора глотать очередной шарик. Желаю победы. До встречи — мне есть что рассказать. — Родчин скрылся в лиловом углу.
Борис двинул ферзевую пешку на два поля.
К двадцатому ходу партия была выиграна белыми — это не оставляло сомнений даже у Дамианидиса, который в последний раз брался за фигуры в битве с дядей Самсония шестнадцать лет тому назад. Но Нус продолжал бороться. Он размышлял над каждым ходом все дольше. Когда мат стал очевиден, он задумался минут на сорок.
— Эй! — не выдержал Евгений. — Зря теряем время. Все ясно. Это вам не двойной тун.
Кивала молчал и сопел.
— Условия, конечно, опять несправедливы, — заговорил Борис. — На этот раз в отношении другой стороны. Вы в шахматах новичок. И для новичка ваш уровень поразительно высок.
— Не утешайте. Конечно, обидно проиграть в столь примитивной игре, но, увы, несмотря на теоретическую простоту, она не поддается сплошному обсчету. Впрочем, догадываюсь — вы специально натасканы на решение подобных задач. Возможно, это необходимо для выживания в условиях вашей планеты. Скажем, те, кто плохо играют в шахматы, попадают в неблагоприятные природные или социальные условия и вымирают. А? Я прав? Играть с вами — все равно что соревноваться с пауком в плетении паутины.
Борис улыбнулся.
— Евгений вот не играет в шахматы, а не вымер. Правда, ты не вымер, Женя?
— И не думал, — веско сказал Дамианидис. — Но непременно вымру, если сейчас же не перекушу.
— Да, нам пора. Остается подождать Дмитрия и, согласно договоренности… — Борис посмотрел на кивалу.
— Хорошо, — сказал Нус. — Возьмите. — Тот же кивала-служитель принес и положил на стол два темно-зеленых диска. — Но завтра мы сыграем еще.
Глава шестая. ВЕЛИКИЙ КАРАНТИННЫЙ ПУТЬ
Дверь не закрыли, и было видно лестницу, забитую толпой. Одинаковые улыбки. Тусклая люстра тонко скрипела. Дмитрию казалось, что он здесь давно.
— Вы издалека, мы знаем, — сказал один. Улыбка щелевидного рта сделалась еще слаще. — Из дивного далека. Что есть человек?
Пока Родчин соображал, что ответить, другой из толпы — маленький, с глазами чуть живее, чем у остальных, закричал:
— Я знаю, я скажу! Я!
Он суматошно полез в складки балахончика, достал истертый на сгибах лист, развернул и прочитал громким фальцетом:
— Человек есть разумное животное с курчавыми волосами и орлиным носом, нависающим над верхней губой. Он умеет шагать, размахивая левой рукой и думая, что для него многое доступно. Иногда он выходит в долину из-за круглых уступов гор и при этом непременно тянет за собой ящик, наполненный желтыми съедобными шариками. В стремлении привлечь подругу он издает низкие ритмичные звуки, называемые песней, и в странном этом несоответствии таятся семена тщеты и обиды, суетной погони за несбыточным, неутолимой жажды накопления обрезков материи, бесприютных скитаний по дальним мирам. И все же он учится отрясать прах…
Первый поднял руку, и маленький тотчас замолк.
Высокая дырявая тень возникла в толпе, заколебалась в сыром сумраке и, поддавшись сквозняку, сгинула в темном углу.
— Это же егерь-секретарь, — тихо сказал Дмитрий.
— Он покинул нас, наш господин. Навсегда покинул нас. — Комната наполнилась стонами.
Маленький протиснулся к Родчину и, протягивая сложенный вчетверо листок, прошептал:
— Можно еще вопрос?
Дмитрий развернул бумажку. Детским разборчивым почерком там было написано: «Так что же есть человек?» Родчин посмотрел на маленького с недоумением, открыл было рот. Но тот приложил палец к губам:
— Не надо. Кругом одни зорийцы.
— Зорийцы?
— Никого из категорий, — шептал маленький. — Еще вопрос можно? — Он тряс головой и тыкал бледным пальчиком в листок.
Родчин опустил глазаю Там значилось: «Что есть зло?»
— Но если тут одни зорийцы… — неуверенно сказал Дмитрий.
— Ах, это неважно, — ответил человечек. — Про зло они любят. Все ведь помогали Рыбьей Кости.
