Ольга Онойко - Доминирующая раса
— И что? — расслабленность Экмена куда-то пропала.
— Фронтир — то ещё местечко. Мы ловим рыбку в мутной воде, но как бы из неё не вынырнуло чудовище…
— Док, конкретней! Ленты ещё появлялись? Ррит научились ими пользоваться?
— Это неизвестно.
Экмен резко выдохнул.
— Ну, так и нечего полошиться, — зло сказал он. — Хомо сапиенс создал, хомо сапиенс командует.
— Не отмахивайся, — ответил Док и в голосе его прозвучало железо. — Все сапиенсы понимают, что уничтожить планету, как в ролике, невозможно технически. Объединённый Совет не богат настолько, чтобы выжигать целый мир. А эти проклятые горы, многокилометровые пещеры, болотистые джунгли… Почему город стоит в пустыне, а не на краю леса, где-нибудь у воды, где климат лучше? Потому что Фронтир — это не планета. Планета называется Ррит Кадара. Фронтир — это кусок пространства, который люди зачем-то захапали. Я предчувствую, что однажды город эвакуируют. И где тогда окажемся мы?
— Доктор, да вы крышей едете, — буднично, почти равнодушно, заметил Экмен. — То у вас нукты общаются телепатически, то город эвакуируют. Перегрелись, что ли?
И, патетически завывая, Лучший Самец провозгласил:
— Злые силы генетически модифицируют людей. Ррит готовят реванш. Скоро гипертехнологии поработят человечество. Тараканы — неизвестная разумная раса!
Судя по вам, очаровательнейший местер Экмен, отдельные представители этой расы действительно разумны. Во всяком случае, говорить умеют.
Очень приятно было всё это услышать.
Но Аджи я так и не нашла.
4
Дни я не считала. Потому что дату от меня не скрывали. Зачем?
С того дня, когда на входе в ангар мне прижали к лицу тряпку с хлороформом, прошло ровно сто суток. По земному времени наступило двенадцатое августа. В пустынной части Фронтира царствовал сезон засухи.
Это была круглая дата и ещё по одной причине. Ровно два года назад Янина Хенце была подвергнута эвтаназии как антисоциальный элемент высшей категории опасности.
О моём внешнем виде позаботились уже давно. Принесли новую одежду: джинсы, майки и красивый и дорогой льняной брючный костюм кремового цвета. Для радости очей Экмена, не иначе, хотя осуществлять своё намерение он почему-то не торопился.
Когда незнакомый мне флегматичный местер очень вежливо попросил меня собираться, я не ощутила ничего, кроме сосредоточенной готовности к действию. Я поняла, что Хейнрри и Экмен добились своего. Что метаморфоз завершился, по крайней мере, внешне. Что через несколько часов я могу погибнуть наименее возможным для экстрим-оператора образом. Но сейчас рефлексии были недопустимы.
Временами экстрим-оператор — такое же биологическое оружие, как её нукта.
Меня вывели на воздух. Посадили в «крысу».
И тогда я поняла, почему не могла войти в контакт с Аджи. Вольер находился на значительном расстоянии от базы. Видимо, сначала моего мальчика заперли прямо в здании, а потом, из страха перед боевым нуктой или из каких-то других соображений, перевезли. «Крыса» шла, судя по моим ощущениям, минут десять и очень быстро. Несколько десятков километров — это много даже для связи нукт между собой, не то, что для человека.
Начальство прибыло к месту проведения эксперимента раньше меня. Людей было удивительно мало. В пределах видимости стояли всего две «крысы», наша была третьей. В тени внушительного забора неторопливо беседовали Хейнрри и Экмен, чуть поодаль сидели рядком и курили трое вооружённых мужчин.
Рядом, на грани тени и света, полуозарённые солнцем, стояли двое… два существа, которые определённо не принадлежали к человеческой расе. Равно как и к расе ррит.
Симпатия, которую могут испытать или не испытать друг к другу представители разных цивилизаций, зависит вовсе не от меры их внешней схожести. К людям наиболее близки по менталитету нкхва, которые при первом знакомстве вызывают у нас плохо скрываемую тошноту — так очевидны в них черты предков-амфибий. По отзывам нкхва, мы для них ненамного симпатичней. Тем не менее, привычка скоро делает внешность маловажной, и собеседники понимают, что мыслят схоже, им легко договориться и интересно друг с другом. Даже юмор у нас одинаковый.
А вот анкайи не просто удивительно похожи на людей, но ещё и очень привлекательны. Даже то, что отличает их от нас, кажется нам красивым: ресницы не только по краю века и намного пушистей и гуще, очень крупные глаза на маленьком лице (анкайи произошли от ночных животных), гривка, уходящая вниз по позвоночнику. Но со временем их гармоничные черты начинают казаться отталкивающими. Психологически человек даже к ррит ближе, чем к ним.
Анкайи не делают обобщений. Совершенно. Мы не может и вообразить себе подобный образ мышления. Долго контактировать с анкайи тяжело.
Я про это читала. Но сама видела анкайи в первый раз.
Они действительно прелестны. Такие… как игрушки. Глазастенькие. Одежда из тонкой ткани вроде шелка, яркая, многослойная, полы развеваются. И им не жарко? Или под одеждой фреонные костюмы? А интересно, какого они пола?
И что они вообще здесь делают?!
Я с трудом заставила себя отвести глаза. Сейчас не это важно.
Ограда вольера. По крайне мере Хейнрри, или кто там всё это проектировал, был в курсе, что самки значительно крупнее самцов. Внешний ряд сложен из гигантских железобетонных блоков, метр или больше толщиной. Четыре блока друг на друге, нижний ушёл в землю… Ещё метра три над ними — металлическая решётка с остриями внутрь. Внутренний ряд — из проволочной сетки, по высоте равен внешнему. Похоже, сетка под напряжением.
Ха! У них не хватило денег? Или ума?
Положим, земного динозавра такой заборчик действительно бы остановил. И даже куда более скромный заборчик. Но я подозреваю, Аджи лишь потому до сих пор сидит внутри, что попросту не знает, что ему ещё делать. Он же не земное животное! Как хорошо, что липовый «Док» Андерс не догадался спросить меня о том, что из себя представляет родная планета нукт. А то бы я, не подумав, и рассказала. Там человека и скафандр высшей защиты не убережёт…
Но ведь про электричество я ему рассказывала. Точно помню.
Я сказала, что нукты устойчивы к электрическим разрядам.
Я оговорилась. Без всякой задней мысли.
Они к ним невосприимчивы.
Пока я любовалась забором, ко мне подошёл Экмен. Он снова был полуобнажён и красовался знаменитым ожерельем на мускулистой груди. Неужели не боится обгореть?
— Простите, что заставил вас скучать столько времени, — мягко сказал он. Я изумилась. В его голосе не было фальши. — Я был занят.
