Вольдемар Бааль - Эксперимент
Они расходились; Зенон занимал место у иллюминатора, Филипп спал, ел, купался, принимал массаж, и постепенно спор снова разгорался.
— Я ведь не отговариваю тебя. Высаживайся на своей Опере, встречайся с голубой дамой, заглядывай в эти тысячи дверей. Ты волен поступать по своему усмотрению, Фил. Но представь себе, что Кора, что… короче, она не подавляет некое свое желание, делает тебе не больно…
— Да, старина! Да! Я это себе представил прежде всего. И я говорю тебе: я готов!
— Так. Тебя превратили в того, кому не больно. И потом вернули, надо полагать, в прежнее состояние. Как ты перенесешь осознание случившегося? Тебе ведь уже не может быть не больно.
— А что я знаю о случившемся? И потом — я ведь свободен! Я смогу себе объяснить. Я ведь тоже имею право не подавлять своих желаний. Уже одно сознание этого нейтрализует то, что ты называешь «потом». Я надеюсь, ты понимаешь, старина, что я не говорю о каких-то там действиях в ответ, о мести. Притом, речь-то ведь не об одних любовных желаниях.
— Понимаю, Фил. Ну, а стыд? Обыкновенный ваш человеческий стыд.
— Что ты знаешь о стыде?
— То, что и ты. Я стараюсь говорить с тобой на одном языке. Манипуляции с не-болью разве не обман? И ты не почувствуешь стыда? Что-то ты, видимо, не так понял у этих оперян.
— Не спорю. Но так, как нарисовал ты, так чувствовал бы себя человек сегодняшнего дня. Стыд, а чаще ложный стыд — багаж современного человека. Но когда он узнает, что есть, может быть и другая мораль, не унижающая его достоинства, когда в нем исчезнут смуты подавленных желаний, не будет границы между «хочу» и «могу»…
— Стыд, — сказал Зенон, — не багаж, а страх бесчестья. И этот страх в природе человека. Человек не может изменить свою природу, чтобы не перестать быть собой.
— Старые химеры, Зенон! Не может человек быть вечным рабом своей природы. Он не настолько слаб, чтобы мириться со своей жалкой природой. И не мирился никогда.
— Человек совершенствовался, постигая логику вещей.
— Ну да, логика. — Филипп кисло усмехнулся. — Я все время забываю, что ты устроен по логической системе.
— Да, я робот, — сказал Зенон. — Но моя логическая система — это логическая система моего изобретателя и его учителей. И твоих учителей.
— Еще не хватало, чтобы мы поссорились, старина.
— Роботы не умеют ссориться, ты знаешь…
И снова они расходились, и, спустя время, Филипп опять приступал к своей няньке, потому что даже совсем разочаровавшись в Зеноне, как диспутанте, все еще ждал, что тот вдруг приведет некий аргумент, который был бы как стена, как подножка, который заставил бы всерьез усомниться в стройности своих идей, вынудил бы еще раз перетрясти всю затею; Филипп не отличался чрезмерными осторожностью и осмотрительностью, однако он ценил сомнение. Но Зенон по-прежнему оставался лишь внимательной нянькой.
— Ты ведь хочешь спасти человечество, Фил?
— Да, хочу. И не ищи в моем желании тщеславия или гордыни. Это даже не желание, это — как призыв или приказ.
— Но какова же твоя программа?
— И ты еще будешь утверждать, что слушал меня, старина?
— Но то, что ты рассказал, не программа, ибо я слушал тебя внимательно. Это скорее похоже на школьное сочинение на тему «О чем я мечтаю». Я не осуждаю тебя, Фил. То, что с тобой сейчас происходит — наглядная иллюстрация к твоим «хочу» и «могу».
— А если я все-таки смогу? А я смогу! Я чувствую, что смогу, Зенон!
— Фил! Ты подошел к Опере со своими человеческими мерками. Поэтому ты не можешь обосновать, разделить, что там разумно, а что не разумно.
— За этим я и лечу туда. Чтобы обосновать, узнать.
— А как ты узнаешь? Допустим, ты откроешь эти тысячи дверей. И что ты там увидишь? Ведь мы — младенцы перед ними. Представь, на какой-то юной планете к тебе подошли бы существа из пещер, и ты бы стал им объяснять, как устроен твой «Матлот». Что бы они поняли?
— Ты не хочешь, чтобы я летел к ней? Ты считаешь, это свинство по отношению к Коре?
— Я считаю, что ничего стоящего ты оттуда не вывезешь. И разумнее было бы развернуться. И ловить на озере рыбу.
— Я буду на Опере! — резко оборвал его Филипп. — Буду! И увижу ее. И увижу ее мужа. И посмотрю, как это все делается!
— Успокойся, Фил. Я всего лишь сказал, что думаю, — миролюбиво проговорил Зенон. — А кстати, скажи пожалуйста, почему она оставила себя голубой, как ты считаешь? Ведь в твоей памяти она могла увидеть только белых женщин, или хотя бы смуглых. Почему она не побоялась оттолкнуть тебя своей голубизной?
— Не знаю, — хмуро ответил Филипп. — Не задумывался. Может быть, чтобы заинтриговать?
— Это красиво?
— Красиво. — Филиппу было стыдно за резкость, за срыв. — Прости, старина. Нервы, нетерпение. Я ведь обещал ей вернуться, она ждет.
— Да, голубой экран… — Зенон покивал и вдруг с совсем не няньковской интонацией в голосе, с расстановкой проговорил: — Послушай-ка, что я скажу, Фил. Выслушай и запомни. Людям никогда не подняться до уровня оперян. Никогда.
Филипп растерялся, смутился.
— А кому подняться?
— Нам. Роботам.
— Ты шутишь, старина!
— Это истина.
От няньки повеяло чем-то чужим, холодным, даже зловещим. Филипп словно впервые увидел своего универсуса — его высокую, тощую фигуру, искривленную шею, потемневшее лицо, аскетически проваленные щеки; увидел и как будто только что осознал, что перед ним не человек, а машина, хоть и подконтрольная, но все-таки таинственная в своем самостроительском рвении, а потому и опасная. Последние слова робота, а еще убедительнее слов его тон и вид и явились сейчас для Филиппа тем самым аргументом, который внес путаницу в его планы и требовал коренного пересмотра всего предприятия. Но он почувствовал необычную усталость, у него не было сил тут же обдумать, додумать или изменить что-то… До слуха донесся прежний привычный голос няньки:
— Ты устал, Фил. Тебе нужно отдохнуть.
— Да, устал. — Он тяжело поднялся и двинулся в спальню. И уже из-за шторы добавил — А твое мнение я проанализирую, проанализирую…
Он спал недолго, не более двух часов, и опять, как в ту последнюю ночь в домике у озера, проснулся резко, как от крика. Ослепительно сияла приближающаяся ФК 12-С 4874, «Матлот» шел верным курсом, все было в абсолютном порядке. Но голубого свечения на экране не было.
Х
Дублера Филипп нашел в его каюте: тот самозабвенно раскладывал пасьянс на десяти колодах; при виде возбужденного Первого вскочил, вытянулся.
— Идем в норме, командир!
— Быстро в кабину! Всеобщая готовность А!
