Невил Шют - Крысолов
Уснуть больше не удалось: по коридорам уже топали взад-вперед. Под окном, на вокзальной площади грузовики, пушки и танки тоже пришли в движение. Скрежет стальных гусениц, рев выхлопных труб, бряцанье сбруи, топот подков — все сливалось в симфонию войны. Хоуард вернулся к детям; Шейле стало лучше, но она была еще явно нездорова. Он поставил около кровати таз и вымыл девочке лицо и руки; потом причесал ее — в саквояже оказался карманный гребешок, одна из немногих оставшихся у него туалетных мелочей. Потом измерил девочке температуру, термометр поставил под мышку — побоялся, как бы она его не разгрызла, если возьмет в рот.
Температура оказалась на градус выше нормальной; Хоуард тщетно пытался вспомнить, сколько надо присчитывать, когда термометр ставят под мышку, а не в рот. Впрочем, это не столь важно, все равно девочку надо подержать в постели. Он поднял Ронни, помог ему умыться и оставил одеваться; умылся и сам и позвонил горничной. Он был небрит, но это могло подождать.
Горничная вошла и вскрикнула, увидев кресло и покрывало.
— Мсье так спал? — спросила она. — Но ведь на кровати хватило бы места для всех.
Старик слегка растерялся.
— Девочка больна, — сказал он. — Когда ребенок болен, ему нужен простор. Мне было вполне удобно.
Взгляд женщины смягчился, она сочувственно прищелкнула языком.
— Вечером я вам достану еще матрас, — сказала она. — Будьте спокойны, мсье, я вас уж как-нибудь устрою.
Он заказал кофе, булочки и джем, горничная вышла и вскоре вернулась с полным подносом. Когда она поставила все это на туалетный столик, Хоуард отважился спросить:
— Мне надо пойти с утра поискать мои вещи и кое-что купить. Мальчика я возьму с собой; это не надолго. Вы подойдете к девчурке, если услышите, что она плачет?
Горничная широко улыбнулась.
— Ну конечно. Да вы не торопитесь, мсье. Я приведу la petite[14] Розу, и она поиграет с вашей девочкой.
— Розу? — переспросил Хоуард.
И потом добрых десять минут стоял и слушал длинную семейную историю. «Крошке» Розе восемь лет, это племянница горничной, дочь брата, брат живет в Англии. Уж наверно, мсье его встречал. Его зовут Тенуа, Анри. Тенуа. Он служит официантом в отеле «Диккенс» в Лондоне, на Рассел-сквер. Он вдовый, вот она и взяла крошку Розу к себе. И так далее, минута за минутой.
Хоуарду понадобилось немало такта, чтобы прервать этот поток слов прежде, чем кофе окончательно остыл.
Через час, подтянутый и выбритый, ведя Ронни за руку, он вышел на улицу. Мальчик, в берете, курточке и носках, казался истинным французом; напротив, Хоуард в своем поношенном твидовом костюме выглядел как нельзя более по-английски. Десять минут, верный своему обещанию, он задержался на площади и дал мальчику вдоволь наглядеться на грузовики, пушки и танки. Около машины на гусеничном ходу, меньших размеров, чем другие, они остановились.
— Celui-ci, c'est un char de combat[15], — громко сказал Ронни.
Водитель расплылся в улыбке.
— Верно, — подтвердил он.
— А я думал, что это танк, — сказал Хоуард тоже по-французски.
— Нет-нет-нет, — с жаром запротестовал мальчик. — Танк гораздо больше, мсье. Правда, правда.
Водитель засмеялся.
— У меня дома, в Нанси, такой же le petit chou[16]. Подрастет немножко и тоже станет водить такую машину.
Они прошли на вокзал. С полчаса бродили по платформам, все еще забитым усталыми солдатами, в поисках пропавшего чемодана, но и следов не нашли. Измученные, задерганные служащие не могли ничем помочь. Под конец Хоуард махнул на это рукой; разумнее купить для детей самое необходимое, что он сам понесет в саквояже, когда они отправятся дальше. Человеку со слабым сердцем потерять в военное время чемодан — отчасти даже облегчение.
Они вышли с вокзала и направились к центру города покупать пижамы для детей. И еще купили для Шейлы красных леденцов и книгу с картинками под названием «Слон Бабар». Потом повернули назад к гостинице.
— Там английская машина, мсье, — сказал вдруг Ронни. — Какая это марка?
— Право, не могу тебе сказать, — ответил старик, но посмотрел через дорогу.
Возле заправочной станции стоял большой открытый туристский автомобиль, грубо окрашенный в защитный цвет и весь забрызганный грязью. Видно было, что его давным-давно не мыли. Вокруг суетились двое или трое, заправляли машину бензином, маслом и водой. Еще один насосом накачивал спустившие шины.
Один из этих людей показался Хоуарду смутно знакомым. Он остановился и все смотрел через дорогу, пытаясь сообразить, где они встречались. Потом вспомнил: в клубе, полгода назад. Этого человека зовут Роджер Диккинсон, он, кажется, работает по газетной части. В «Морнинг рекорд», вот где он печатается. Довольно известный журналист.
Ведя Ронни за руку, Хоуард пошел через улицу.
— Доброе утро, — сказал он. — Мистер Роджер Диккинсон, если не ошибаюсь?
Тот круто обернулся с тряпкой в руке: он протирал ветровое стекло. В глазах его мелькнуло удивление.
— Припоминаю, — сказал он. — В Лондоне, в клубе «Странник»…
— Моя фамилия Хоуард.
— Припоминаю. — Теперь Диккинсон смотрел во все глаза. — Но… что вы здесь делаете?
— Я еду в Париж, но боюсь, придется на несколько дней тут задержаться.
И старик рассказал Диккинсону о Шейле.
— Выбирайтесь-ка отсюда поскорей, — сказал журналист.
— Почему?
Журналист изумленно смотрел на него, вертя в руках грязную тряпку.
— Немцы перешли Марну. — Теперь уже старик изумленно раскрыл глаза. Диккинсон докончил: — Да еще итальянцы наступают с юга.
Последнее замечание Хоуард не уловил.
— Перешли Марну? — повторил он. — Да, это плохо. Очень плохо. Но что же делают французы?
— Удирают, как зайцы, — ответил Диккинсон.
Короткое молчание.
— А что вы сказали об итальянцах?
— Италия объявила войну Франции. Вы не знали?
Старик покачал головой.
— Мне никто не говорил.
— Это случилось только вчера. Французы, может быть, еще не сообщали, но это правда.
Рядом по земле потекла струйка бензина из переполненного бака; тот, кто заправлял машину, отложил шланг и защелкнул крышку.
— Больше не входит, — сказал он Диккинсону. — Я сбегаю напротив, куплю несколько brioches[17] — и двинемся.
Диккинсон обернулся к Хоуарду.
— Уезжайте отсюда, — сказал он. — Немедленно. Если попадете в Париж сегодня же вечером, все обойдется… по крайней мере, я так думаю. Из Сен-Мало пока еще ходят суда.
Старик поднял брови.
— Об этом не может быть и речи, Диккинсон. У другого ребенка высокая температура.
Журналист пожал плечами.
